Злая красота ножа привлекала взгляд не меньше, чем красивая женщина. Женщина по соседству имелась, в другое время — когда не забрызганная и мокрая, как курица — очень даже красивая. Красивая, но — чужая. Я не Лаврик.

А Света, пока я любовался оружием, не находила себе места. Герой дня — она, а не какая-то железка! Как можно думать о чем-то другом?!

— Что же ты хотел, — не смогла она не вставить, — кино есть кино, артист обязан делать зрелищно, а не правильно.

— Не обязательно, — хмуро не согласился муж.

Я с любопытством воззрился на него, поскольку тоже придерживался мнения, что кино — это кино, а жизнь — где-то в сторонке, сама по себе:

— Знаешь исключения?

— Брюс Ли, — кратко отчеканил тот.

Знаю такого, видел в старом фильме и читал биографию. Нетривиальная личность. Когда-то его пример вдохновил меня записаться на секцию восточных единоборств. Жаль, что долго туда ходить не получилось. И не потому, что было некогда — хотя именно это слово служило оправданием. «Некогда» создавалось мной искусственно. Вернуть бы те годы теперь, когда известно, что, зачем и почем в этой жизни…

Я вздохнул:

— Он тоже работал на камеру. Его особые умения зрителю ничего не давали. Когда он бил по-настоящему, противник мешком оседал рядом со стоящим и как бы ничего не предпринимавшим Брюсом — камера тех лет фиксировала только смазанное движение воздуха.

Сзади донесся дробный стук — у Светы застучали зубы. Перестаралась с приведением себя в порядок.

Сравнив невесомую ветровку Руслана со своей теплой и длинной курткой охотника, я снял ее и без разговоров накинул на плечи продрогшей спутницы.

— Спасибо, — тихо поблагодарила она.

Над нами мерцали звезды. Под нами поскрипывали, вминаясь, полегшие травы, ветки и опавшие листья. Я поднялся от воды к Руслану. Света сразу повернулась спиной, чтобы отмыть то, что в моем присутствии тереть не решалась.

Любопытно, какие мысли подтачивали сейчас подсознание присутствовавшей парочки по поводу, который старательно отгонялся отвлекающей темой — она потому и не сходила на нет, что выполняла нужную роль замещения. Все равно когда-то придется заговорить о том, что откладывали, от чего уклонялись, но забыть о чем не могли.

Почему не сейчас? Я махнул рукой вдоль излучины реки:

— Больше ста метров пустоты. Устроит?

Стало слышно, как шумят кроны. Наконец, тишину прорвало:

— Вполне.

Руслан убито поплелся к машине.

Багажник с противным скрежетом исторг из себя пенополистирольный щит.

— Держи. — Вручив мне щит, Руслан широкими шагами принялся отмерять метраж. — Пойдем, — нервно кинул он, вышагивая и вслух считая: — Три, четыре, пять…

Точно отмерить не получилось, мешали ухабы, обходы, топи. Прямого пути не было.

— Ставь здесь, — сказал он, досчитав до ста.

Перед щитом мы оставили включенный фонарик. Тревожно рыскнув взглядом и убедившись, что Света далеко и не слышит, Руслан прошептал:

— Может, решим вопрос по-другому?

Я надеялся, что прозвучит такое предложение. Но так же знал, что прощать нельзя — привычка к безнаказанности появляется в первого же раза. Ответ был заготовлен заранее.

— Нет.

Руслан зашагал обратно. Он мне определенно нравился. Нет так нет. Мужик сказал — мужик сделал. Если б все были такими…

Света так и сидела на корточках у воды, словно страшилась подняться к машине. К нам. Ко мне. Или ей, мокрой, просто было холодно.

Какая многозначительная фраза для нашей ситуации. Бывает ли холодно душе? Ответ скрючился передо мной. Меня тоже подмораживало. Но я мужик, а слово не воробей, надо соответствовать.

Из оставленного открытым багажника появились навороченный лук и две стрелы. Руслан покосился на меня:

— Так понимаю, стрелять будем из моего?

— Давай уже.

Я вырвал из его рук оружие. Стрела легла на полочку. Лицо обратилось к далекой мишени.

Я вспоминал рыдающую Челесту и пытался вызвать в себе гнев. Настропалял себя на не выполнившего обязательства «работодателя», думая о том, что прояви он свое обычное благоразумие своевременно, не пришлось бы затевать эту кутерьму. В последний момент стало жалко рыжего чертяку. Настоящий мужик. Повеситься хочет, а слово держит.

Наведя отверстие пип-сайта на нижнюю полоску прицела, я специально взял выше, и стрела ушла в неизвестность.

Три пары ушей напряженно вслушивались. Ничего. Тишь да гладь кругом. И нервы.

Руслан принял лук, алюминиевая стрела заняла место на загнутых направляющих. «Вжшшш!» — сказала она, улетая. И ничего не прибавила — ни через секунду, ни через две, ни после.

Яркое пятно щита сверкало вдалеке, для мелких предметов вроде стрелы оно было неразличимо. И ориентирование на звук ничего не дало — отсюда попадания не слышно.

— Пойдем смотреть? — голос Руслана вдруг осип.

Вскочившая супруга проследила за выстрелами, затем вновь приняла позу зародыша. Руки закрыли лицо, она погрузилась в себя.

Я двинул в ночь первым. Руслан скорбной тенью следовал сзади. Видно, как мучительно доставался ему каждый шаг. Преодолев пару десятков беспощадных метров к чудовищной неизвестности, он остановился:

— Стой.

— Что?

На мне напряжение тоже сказывалось. Пульс стал звонким и пронзительным, дыхание — дерганым. Дрожь переросла в адреналиновую эйфорию, готовую разорвать грудь.

— Как мужик мужика. Пойми. — Руслан оглянулся на оставшуюся вне слышимости супругу. — Если ты попал…

— То ты попал, — отчеканил я без жалости. Но прибавил: — А если нет?

— Ненавижу сослагательное наклонение. Просто выслушай.

Я сложил руки на груди.

— Предлагаю деньги, — донеслось подавленно, нетвердо, угрюмо, отчаянно. — Сумму назови сам.

— У тебя столько нет.

— Будь реалистом. Сколько ты хочешь?

— Я так понимаю, мы выясняем, сколько стоит твоя жена?

Руслан вспыхнул, как модный бутик от коктейля Молотова:

— Возьми машину.

— А квартиру?

— Квартира не моя, — едва слышно выдавил он. — Но если нужно столько…

— Если отдашь все, Света не простит.

— Иначе я себя сам не прощу.

— Понимаю. Но ты давал слово.

Руслан с болью вскинул лицо вверх, к равнодушным звездам. Затем тихо раздалось, будто в разговоре с самим собой:

— Если бы я не чувствовал ответственности за случившееся с твоей девушкой, никогда не согласился бы на это безумие.