— Ваше превосходительство! Может быть это нейтральный «купец», ведь нельзя же так, не убедившись…

— И хрен с ним, потом дипломаты отпишутся — незачем ночью близ вражеских берегов шастать! А потому, к бабке не ходи, у него полный трюм контрабанды! Трубы, какого цвета трубы?!

Два слепящих луча прожектора протянулись белыми дорожками к смутному силуэту большого корабля. И Дмитрий Густавович сразу увидел две трубы черного в темноте цвета, да и надстройки темные — явно не цивильный «трамп», а вполне боевой корабль.

— Черные трубы! Это «мару»!

— У него на баке пушка!

Теперь вражеский корабль разглядели все, от адмирала до матроса — и четверти минуты не прошло. Смирнов громко крикнул:

— Орудиям левого борта немедленно открыть огонь! Башенное — сегментными снарядами!

Этой команды давно дожидались — в освещенную огромную мишень, словно застывшую на волнах, первой ударило девятидюймовое орудие из каземата. Фугасный снаряд весом в восемь пудов рванул на надстройке, ослепив всех вспышкой — наводчик, видимо, опытный и умелый, раз поразил цель с первого выстрела. Да и цель близка — примерно с версту, не больше, и развернут бортовой проекцией. Какой тут может промах с пистолетной для такой пушки дистанции!

И тут же загремел весь борт, по врагу стала стрелять вторая девятидюймовая пушка, и все четыре старых 152 мм орудия. С кормы ухнула единственная новая шестидюймовая пушка Кане — перед отплытием из Либавы ее успели установить на месте срезанной надстройки на юте. И последней рявкнула башня двумя короткими «огрызками» — 305 мм пушки были установлены старого образца, длина ствола всего в 30 калибров. Запоздание понятное — хотя орудия были заряжены картечными снарядами заблаговременно, но нужно было чуть довернуть саму башню, чтобы навести их на цель.

— Ни хрена не видно, темной ночью, да еще дымный порох, — пробормотал Фелькерзам, стараясь разглядеть через пелену вражеский вспомогательный крейсер. И спустя четверть минуты увидел горящий «мару», прекрасно освещенный лучами прожекторов. Избиваемый русскими снарядами корабль заметно потерял ход, и приобрел крен с внутренним «освещением» — на нем что-то весело горело, причем в трех местах. А еще донесся животный вой смертельно раненых людей — пронзительный, на высокой ноте, от которого захолодело в глубине души.

— Лево руля! Батарее правого борта открыть огонь по готовности! Один залп и задробить стрельбу — нужно беречь снаряды! Передать фонарем на «Буйный» — добить неприятеля торпедой, — Смирнов словно споткнулся, и тихо подвел черту под командой, добавив еле слышно, — торпед у нас много, надо и миноносцам опыт приобретать.

Фелькерзам не вмешивался, слушая приказы капитана 1 ранга Смирнова — все слова были толковыми. Обязательно нужно дать «понюхать» пороха всем артиллеристам, пусть постреляют в горящий вражеский корабль и так «втянутся» в боевой режим, днем будет намного легче — какой-никакой, но первый опыт уже командой получен, причем успешный, что немаловажно для поднятия общего настроения.

Но в кое-чем приказы командира броненосца нужно было дополнить, и Фелькерзам громко произнес:

— И прикажите Коломейцеву от моего имени обязательно взять пленных — нужно знать, кого потопили, пусть выловят офицера! А команду не спасать! Не до пленных — пусть японцы сами своих вылавливают, их джонок тут утром много будет!

Фелькерзам посмотрел вправо, а потом влево — перед глазами словно прочертилась линия прожекторного света и доносились отдаленные орудийные выстрелы. Теперь не было необходимости соблюдать скрытность — нужно начинать поиск врага. Вытянутый на полсотни верст «гребень» из девятнадцати русских броненосцев и крейсеров начал безжалостную охоту на дозорные корабли японцев…

Схема бронирования эскадренного броненосца "Император Николай I"

Глава 22

— Японских миноносцев в проливе нет, Владимир Васильевич, так что мы можем спокойно увеличить ход до двенадцати узлов, как и было ранее запланировано, — совершенно спокойно произнес Фелькерзам, внимательно разглядывая горящий «мару».

Дмитрий Густавович твердо знал, что половина, а то и две трети русских снарядов в Цусимском сражении, попавших в японские корабли, стабильно не взорвались. И корень проблем заключался в новых взрывателях генерала Бринка с их алюминиевым бойком. А вместе с тем, он сейчас собственными глазами видел яркие вспышки разрывов. Практически все фугасные снаряды, причем чугунные старого образца, начиненные порохом вполне исправно сработали, дав близкий к идеальному результат.

И молча клял себя за забывчивость — ведь он читал в работах, давно это правда было, что самые тяжелые повреждения японским кораблям причинили русская устаревшая артиллерия — 203 мм орудия «Рюрика» и «Адмирала Нахимова», 152 мм, 229 мм и 305 мм пушки «Императора Николая» и «Наварина». И по всей видимости этот результат был достигнут именно за счет проверенных взрывателей и заряда ВВ в виде пороха, так как пироксилин, которым начиняли новые снаряды, в условиях тропической влажности просто не срабатывал. И получается, что из трех снарядов, попавших в японские корабли, только один взорвется, а остальные два окажутся простыми болванками — в одной откажет взрыватель, а во второй, где он исправно сработает, не детонирует взрывчатка.

И ужаснулся — все предпринятые им меры не окажут существенного влияния на окончательный исход боя. Просто поражение русского флота запрограммировано изначально. При худшей выучке расчетов, при плохом качестве снарядов, избежать поражения невозможно. Ничья вполне достижима, если выпустить в бою втрое больше снарядов, но погребах кораблей и так некомплект, а японцы приняли на треть больший боезапас.

И все что он предпринял, лишь уменьшит кошмарные итоги Цусимского сражения, не будет позорной сдачи, да и кораблей прорвется не три, а по меньшей мере, треть. Но хотелось то совсем другого исхода, а так выходит сплошное «горе побежденным», хоть ты тресни.

И что делать в такой ситуации?!

Извечный русский вопрос заметался в голове — он себя не винил, потому что разум, терзаемый физической болью, не может все вспомнить и неизбежно допустит просчеты, или проявит забвение много чего нужного, просто не сумев сосредоточится…

— Смотрите, «Буйный» выпустил торпеду!

Голос Смирнова оторвал его от мыслей — силуэт миноносца был еле виден, он почти сливался с темнотой. И лишь яркая вспышка выстрела минного аппарата позволила разглядеть смазанные контуры маленького кораблика. И тут в голову неожиданно пришла мысль, а за ней другая, совсем дерзкая, и он осознал, как можно если не переиграть судьбу, то не подставить эскадру под ужасный удар гильотины истории.

Все же воюет не оружие, а люди, им управляющие, и тут он поступил правильно, решив не красться тихой сапой мимо неприятельских дозоров, а самим напасть на японцев. Боевой дух