глупостей, – красноречиво намекая на мои слова об убийстве мужа.

Сажусь за стол. Наблюдаю, как сильный мужчина уютно возится с кофеваркой. Без строгого дорогого костюма Демид абсолютно домашний. Он звенит чашками, набрасывает в тарелку быстрые бутерброды.

– Твоя жена не поймет, обнаружив меня здесь, – забираю у него кружки, помогаю расставить на столе наш нехитрый завтрак.

Его сильные руки тут же напрягаются. На них проступает паутина темных вен. Завораживающе…

– Она в отпуске. Вернется и я подам на развод, – честно отвечает Соколов.

Не лезу с вопросами. Не мое дело, что и как у них не сложилось. Очевидно, что говорить об этом ему неприятно.

Кидаю в свою кружку пару кубиков сахара, медленно размешиваю.

– У нас давно все развалилось, Ась, – он все же делится. – На всякий случай, дело не в Тасе, и не в тебе, – улыбается. – Тебе, кстати, подготовили комнату. И еще, составь список необходимых вещей, я распоряжусь, старшая домработница все закажет.

Не возражаю пока. Молча пью кофе, не чувствуя вкуса.

– Ты можешь отвезти меня на кладбище? – отрываю взгляд от чашки. – Или лучше скажи, где найти то место, куда меня так цинично закопал собственный муж. Не хочу отвлекать тебя от дел.

– За мои дела не переживай, я с ними разберусь. Отвезу сам, если тебе от этого станет легче.

– Мамочка, – к нам забегает Тася и жмется ко мне. Сажаю ее на колено, трусь носом о макушку. – Ты зде-е-есь, – тянет кроха.

– Здесь, малыш. Но мне придется уехать с Демидом по очень важным делам до вечера.

– А с вами нельзя? – смешно морщит носик дочка.

– Нет, – за меня отвечает Демид. – Мы вернемся вечером и поедем гулять.

– А куда? – ерзает на мне Тася.

– Да куда захочешь. В разумных пределах, конечно, – смеется Соколов.

– Ладно, – болтает ножкой в воздухе. – Только ты мне мамочку обязательно верни.

– Верну, даже не сомневайся, – заверяет ее Демид.

После завтрака занимаю ванную и стараюсь быстро привести себя в презентабельный вид. Умываюсь холодной водой, прикладывая пальцы к нижним векам. Под глазами синяки, легкий отек после истерики. Надо бы еще свои вещи забрать из отеля…

– Черт!!! – вылетаю из ванной. – Где мой телефон? – судорожно вспоминаю, хлопая по карманам. – Блин! Блин! Блин! – прыгаю на месте.

Не вышла на работу! Даже не предупредила. Это очень плохо. У меня там такой кредит доверия, а я… и начальство прямое здесь, рядом, но я ведь не с ним договаривалась. Женщина, что брала меня на свой страх и риск, наверняка уже костерит последними словами.

– Ась, ты чего?

Демид успел перевоплотиться в серьезного бизнесмена, всего лишь надев белую рубашку и черные брюки. Некоторых это не спасает…

– Не могу найти мобильник. Я должна была выйти в ночь на работу. Подставила человека, не предупредив о том, что меня не будет.

– У тебя была уважительная причина, – напоминает он, поправляя манжеты на длинных рукавах.

– Но она ведь не знает. Я же в твоем филиале горничной устроилась. Без документов, – признаюсь. – Работа очень нужна была, никто не брал, а она взяла, рискуя собственным местом. Я тебя очень прошу, не наказывай. Знаю, что это нарушение, но…

– Успокойся, – Соколов оказывается очень близко, сделав всего пару шагов. – Никто никого не накажет. Обещаю. Заедем после встречи с юристом в этот филиал.

– Спасибо. Тогда я готова ехать. Тасю только поцелую.

– Жду внизу, – кивает Демид.

Ныряю в детскую, зацеловываю мышонка. Они с няней уже разложились для занятий.

– Не беспокойтесь, – успокаивает меня приятная женщина. – Мы с Таей будем здесь, когда вы вернетесь. Погуляем во дворе под охраной. Поезжайте спокойно.

– Благодарю. – еще раз целую дочку в щеку и бегу к Демиду.

Он открывает для меня дверь, а на улице нас уже ждет водитель. Сначала едем на встречу с юристом. Долго разговариваем. Я подробно отвечаю на вопросы, задвинув глубоко в себя все эмоции. Демид часто отвлекается на телефонные звонки.

– Я, правда, могу сама добраться до кладбища. Ты меня только сориентируй, где искать, – говорю ему, когда мы снова оказываемся в машине.

– Не думаю, что это хорошая идея, – качает головой, отвлекаясь на очередной звонок.

Наша следующая остановка – его отель. Старшая горничная бледнеет, увидев на пороге своей комнатки владельца сети. Соколов, как настоящий руководитель, и не отругал, даже спасибо сказал за человечность, но и напомнил про правила, регламент и намекнул, что так лучше больше не делать.

Пока я забирала сумку со своими скромными пожитками, выяснилось – горничной я больше не работаю.

– Восстановим документы, я возьму тебя на должность, соответствующую твоему образованию и опыту. Если хочешь, конечно, – хитро щурится Демид.

– Конечно хочу. Мне нравилась моя работа. Я не расплачусь с тобой за все, что ты делаешь.

– А я просил?

– Нет.

Замолкаем. Он курит в приоткрытое окно, я просто смотрю на город. Картинка за стеклом постепенно меняется. Дома становятся ниже, магазины проще. Пару раз сворачиваем и упираемся в ворота старого городского кладбища.

– У тебя бита есть? – обращаюсь к Демиду.

У него зрачки на мгновение увеличиваются, уголки губ дергаются вверх.

– Багажник открой, – просит водителя.

Копается там, достает монтировку.

– Пойдет? Сказала бы раньше, заскочили бы в спорттовары.

– Побоялась, что ты меня сюда вообще не привезешь.

Соколов сжимает в одной руке монтировку, второй берет меня за ладошку и ведет за собой к давно некрашеным воротам. Скрипит калитка. Пара бабушек, торгующих цветами, замолкают, с ужасом глядя на то, как здоровый мужик с монтировкой в руках ведет хрупкую женщину на кладбище. Представляю, что сейчас творится в их головах, а мне на удивление с каждым шагом становится легче и веселее. Демид скрещивает наши пальцы в замок, замечая мое настроение.

Подводит к могилке с простой оградкой.

Даже на памятник разорился, ублюдок! Дешевый, маленький… А креста нет, обычно же ставят, я помню еще с маминых похорон.

Смотрю на свою фотографию, даты, прописанные тусклой краской. Очень символично. Нет больше той Агнии. Даниил Аверьянов ее убил.

– Отрывайся, – в мои руки ложится прохладный металл. – Не поранься только.

Демид отходит в сторону. Я оглядываюсь по сторонам. Нет никого. Меня бы не остановило присутствие посторонних. Я беспокоюсь исключительно в целях их безопасности. Замахиваясь монтировкой и вкладывая всю свою пережитую боль, всю свою обиду, бью по собственному памятнику, пока от него не начинают откалываться куски.

– Я живая, чертов ублюдок! – хриплю, нанося удар за ударом. – Живая!

Мне становится все легче и легче, будто раскручиваются тугие узлы мышц, и меня наполняет силой.

Растерев ладони до мозолей, роняю кусок металла на землю. Тяжело дыша, разворачиваюсь