– Это была другая рукопись? – догадался Кирилл.

– Верно, – кивнул Доменико. – Церковь не при знала авторство за моим предком. Как думаешь, почему? Оригинальная рукопись – что неудивительно – так и не предъявили инквизиции. Не сообразили эти олухи, что gli ostacoli burocratici и собственное незапятнанное имя для Святой службы превыше всего. Марать руки на очевидной "утке"? Ха, вот ещё! Но знаешь, что очевидно для патрициев, совсем не очевидно для плебеев. Как бы то ни было, книга имела скандальный успех. Некто, выдающий себя за Кампанеллу, выпустил в свет бредовые измышления о придуманном им государстве – жутком скрещении концлагеря и… и – как это будет по-русски? – fattoria. Коммуна в деревне…

– Коллективные хозяйства, – попробовал угадать Кирилл. – Колхозы, что ли?

– Да, наверно так. До первого упоминания лагерей концентрации оставалось три сотни лет, а кол-лек-тив-ные хо-зяй-ства должны были возникнуть и того позже. Вообще, этот фигляр попал в точку: для эпохи Возрождения это стало informazione бомбой, народным хитом, стопроцентным бестселлером! Дурная слава о сумасшедшем риторе подливала olio a fuoco, как говорят, масло в огонь! Поскольку на обложке значилось его имя, народ принял авторство Кампанеллы за чистую монету.

– Подожди, ты хочешь сказать, что рукопись Кампанеллы и рядом не лежала с книгой тайного графомана? – Кирилл в удивлении приподнял брови.

– Нет, это разные тексты, и общего у них не больше, чем может быть между ложью и истиной. Сочинитель, строго говоря, известен. Это итальянец испанского происхождения по фамилии Марта. Его научные трактаты справедливо высмеял Кампанелла.

– Тот, понятное дело, обиделся! – хмыкнул Кирилл. – Но поступил как-то не по-мужски, не находишь? Да и фамилия у него какая-то… бабская.

– Обычная, – не согласился Доменико. – Мой кузен носил такую. А ваш Попов разве намного лучше?

– Ты не правильно ставишь ударение! – рассмеялся Кирилл. – Так что аккуратнее с ними в русском языке!

– Постараюсь! – пообещал Доменико.

– Ну и чем там закончилась вся история? Приквелом?

– История? – задумчиво повторил Доменико вслед за Кириллом. – История, которую я поведал тебе, была в точности передана Джованни-младшему в за писке от отца за несколько месяцев до его кончины, зимой 1639-ого, а бумага доставлена Агацио Солеа из Франции, куда Кампанелла бежал от преследовавших его иезуитов.

– Твой предок обожал эпистолу, – иронично заметил Кирилл. – Всё записочками баловался… – На колкость Виноградова Доменико никак не отреагировал. – Слушай, ну а чего он раньше сына не навещал?

– Он не знал, – невозмутимо пояснил Доменико. – И, наверно, не узнал, если бы не Солеа. Доменико Алонзо, впоследствии известный учёный, немало сделавший для развитии астрономии и физики, оказался точной копией родного отца. Солеа не мог на это не обратить внимание: он часто видел Джованни-младшего на семинариях в Венеции.

– Микель, наверно, не обрадовался такому совпадению?

– Микеля Алонзо казнили как саботажника десятью годами ранее. Похоже, этого служаку цинично подставили свои же colleghi…

– Карьеристов нигде не любят, – сделал выводы Кирилл.

– Сын и отец не успели увидеться, – продолжал его собеседник. – Кампанелла скончался в мае того же года, а Доменико Алонзо, посетив во Франции могилу отца, вскоре взял фамилию Джованни и занялся поисками пропавших фрагментов рукописи.

– Если мне не изменяет память, "Город солнца" благополучно дошла до наших дней. Я, кажется, читал её на ранних курсах института.

– Ты читал Марту, – улыбнулся Доменико, – этой книгой он пытался затащить Кампанеллу на костёр.

– Это липа? – Кирилл хлопнул себя по коленям и довольно загоготал: – Надувательство чистой воды! И сколько таких подлогов знает история?

– Подозреваю, что много.

– Нет, правда, мне уже искренне жаль беднягу Марту! Знал ли он, что своими кознями лишь увековечит имя Кампанеллы!

– Кампанелла мог затмить учения Платона, – горячо возразил Доменико. – Марта только помешал создать верный образ. Рукопись Томмазо могла бы изменить мир…

– В тебе говорит гордость за предка! Вот в тебе сейчас говорит сам Кампанелла. Но, не обижайся, он же был законченным идеалистом! Такое обычно лечится подростковым нигилизмом, а твой прадедушка так погрузился в мир чтения, что весь пубертатный период провёл в монашеской келье, склонившись над книгой. Не, ну надо было как все: рок-н-ролл, наркотики и секс. Хотя знаешь, книжный идеализм… хм-мм, я могу его где-то понять, в своё время почитывал Канта, и даже где-то разделяю его критику чистого разума, но, упаси меня Бог, стремиться к идеалу, не понимая абсурдности идеи…

– Ты можешь думать, что хочешь, – обиделся Доменико, – но это моя мантра.

– Это не твоя мантра, это мантра твоего отца, – поправил Кирилл.

– Пусть и так, – легко согласился Доменико, – но мы приходим в этот мир, чтобы сделать его лучше. Каждый человек в душе сперва создатель, а уже потом разрушитель. И в этом противостоянии он находится 200 тысяч лет. За это время мы не топтались на месте, мы создавали и рушили, снова создавали и снова рушили. Но с каждым новым поколением священный инстинкт вёл нас к стороне света…

– Я бы не спешил с выводами, – оборвал Кирилл. – Это истина спорная, если не сказать, ложная. Взять хотя бы эту площадь. Эту революцию. Этот народ. Майдан. Подумай, сейчас чем они занимаются – созиданием или разрушением?

– Хороший вопрос! И ты знаешь на него ответ?

– Я – нет! – честно признался Кирилл. – Но очевидно, что это информационная бомба, народный хит и стопроцентный бестселлер!

– Хм-мм, кажется, понимаю о чём ты, – кивнул Доменико, – но всё же, не пытаюсь тебя переубедить. Видишь ли, священный инстинкт созидания вывел моё поколение к свету. Довести до конца замысел Кампанеллы пытался ещё его сын, но получилось это только 400 лет спустя у меня! Нет, нет, это не моя заслуга – это… как бы сказать… completa il contributo, ну то есть, полноценный вклад каждого из рода Джованни.

– Ты смог собрать недостающие фрагменты?

– Честно говоря, я почти это сделал!

– Ну да, – припомнил Кирилл, – ты говорил о встрече с продавцом особенной книги. Понимаю теперь, что ты имел в виду. Но как рукопись Кампанеллы попала в Киев?

– Наверняка сказать сложно! Рукопись всплыла лишь однажды, в 1923-ом на распродаже частной кол лекции инкунабул польского букиниста по имени… впрочем, это не важно, да я и не помню. Важно другое! Лот за два дня до аукциона сняли. Отец только смог узнать, что рукопись снова осела в частной коллекции, на этот раз, венгерской. Но где, у кого – неизвестно. В Венгрии "Города солнца" не оказалось. Это было ошибкой, за которую он поплатился пятнадцатью годами бесплодных поисков. Все эти годы рукопись хранилась во Львове у одного любителя истории. Выяснить имя владельца удалось мне. Пришлось даже нанять детектива и отвалить ему уйму денег, чтобы тот поехал во Львов и разыскал нужного мне человека. Отец, по правде говоря, к тому времени был без пяти минут un alcolizzato cronico и до поиска рукописи ему уже не было, ровным счётом, никакого дела. Сложно описать какие чувства овладели мной, когда сыщик вручил конверт с отчётом. Там было много бумаг, распечатанных на принтере, целая прорва листов, пестреющих графиками, таблицами, хронологическими сводками и выписками из архивов. Ещё были фотографии с лицами людей – много фотографий! Но больше всего меня интересовала одна – с лицом дряхлеющего старика, расчерченного камуфляжем пигментных пятен. Обтянутый кожей череп, жиденький пучок седых волос и глаза, эти глубокие бездонные глаза, посаженные в глазницы и обрамлённые сливово-фиолетовыми кантами. Они знали ответ на вопрос, который четыре сотни лет томил семью Джованни. На обороте карточки, написанные бегло от руки, значились фамилия и имя. Даниил Каперский. А ниже адрес и номер мобильного. Но я не успел. Любитель истории Даниил Каперский умер за день до того, как я решился набрать его номер. Вот так-то!