– Лелик! Здравствуй, арчи, мой дорогой!

Увидев Мишу, Геворкян затряс обвисшими щеками, губы его посинели.

Руслан, держа нечистоплотного бизнесмена на мушке, отвел его подальше от дороги, в заросли орешника. Миша, следовавший за ними, сорвал с куста маленький круглый, недавно распустившийся зеленый листок, помял его в пальцах, поднес к носу, жадно вдохнув свежий, буйный запах новой жизни. «Лето уже почти, – мысленно отметил он. – С этой долбаной жизнью ничего вокруг не замечаешь».

Лелик, озираясь и шумно дыша, выкатился на небольшую полянку. Миша бросил ему под ноги лопату и процедил сквозь зубы:

– Копай!

– А? Что? – От ужаса Геворкян начал судорожно икать. Кадык на его жирной белой шее нервно ходил вверх-вниз.

– Могилу свою копай, сука! – ласково объяснил Миша.

Геворкян затоптался на месте, неумело взялся за лопату, ковырнул землю. Круглое лицо его покраснело от натуги. Он вытер со лба пот рукавом дорогого светло-синего костюма и заговорил сбивающимся голосом:

– Миша, дорогой, ты зря на меня зло держишь, да? Я ничего не делал, мамой клянусь!

– Давай-давай, поклянись еще кем-нибудь, – усмехаясь саркастически, кивнул Миша. – А потом расскажи нам, как это тебе, дурню, пришла в голову мысль на меня пасть открывать. И желательно со всеми подробностями, дружок твой Кирпичный все равно уже тебя сдал.

– Он врет! Гонит твой Кирпичный! – тонко взвизгнул Лелик. – Я с ним… я ничего… Я только бумаги по Инвестбанку хотел. Я не собирался тебя валить, Миша! Зачем мне? Муромец знал! – внезапно страшно заорал Геворкян. – Знал, что я встречался с Кирпичным! Может, он и про камеры знал? Это он тебя заказал, мамой клянусь!

– Эх ты, мама… – лениво усмехнулся Миша. – Муромец! Ты еще скажи, что это жена моя мне бомбу в тачку запихала.

Миша не спеша достал из кармана пальто сигару, отвернулся от ветра, закуривая. И Геворкян, воспользовавшись тем, что его на секунду перестали буравить цепкие волчьи глаза, неуклюже взмахнув руками, выбрался из ямы и, тяжело переваливаясь, потрусил в чащу.

Миша, с досадой отбросив в сторону так и не загоревшуюся сигару, заорал Руслану:

– Стреляй! Стреляй, что ты стоишь? Уйдет же!

Миша выхватил у Руслана «стечкин», перевел его в автоматический режим, прицелился, почти с удовольствием наблюдая, как тяжело перескакивает с кочки на кочку жирный, как кабан, Лелик. В груди забилась веселая азартная ярость, голова же оставалась холодной, соображала хорошо.

Выпущенная очередь мягко вошла в набрякшую от весенних дождей глину. Геворкян, охнув, схватился за ногу и, словно квашня с тестом, мягко осел на землю. Миша не торопясь подошел к нему, остановился в изумрудно зеленеющих, тонконогих молодых березах. Геворкян всхлипывал, тряс щеками, бормотал что-то. Светло-синяя штанина медленно темнела, намокая черной кровью.

«Крысиная морда, хотел меня уничтожить, на куски разорвать, чтоб мальчишки мои и в гробу моего лица больше не увидели?! Чтобы Ольге пришлось собирать по салону обрывки моей одежды?! Сдохни, тварь!» Не слушая больше ничего, хищно раздув ноздри, Миша дважды выстрелил бизнесмену в его жирный, трясущийся живот. Тот, зажав пузо руками, издал низкий булькающий звук и завалился на бок.

Подскочил Руслан, расширенными зрачками уставился на размякшее тело, спросил шепотом:

– Ты что?! Ты что сделал?

– Я, Русланчик, – отрывисто, едва сдерживая еще не отпустивший его охотничий азарт, ответил Миша, – завалил гандона, который хотел меня кончить на глазах у жены и детей. А ты думал, я ему за это путевку в санаторий подарю?

– Ты мог бы сдать его ментам, – угрюмо проговорил Руслан.

– Ментам? – хохотнул Миша. – Ты шутишь, что ли? Да если б этот пидорас раскошелился, менты бы написали, что это я сам себя грохнул. А заодно Кеннеди и принцессу Диану.

Он обернулся к Руслану, кивнул на тело:

– Давай-ка, контрольный в голову!

Тот замотал головой:

– Я к тебе в киллеры не нанимался.

– Ты, может быть, чего-то не понял, Руслан? – участливо осведомился Чернецкий. – Мы все тут теперь повязаны. Ты мне всю эту петрушку с грузовиком организовал, в лес завести ублюдка помог, ногу ему прострелил, а теперь фуфел гонишь? Давай уж, братуха, или крест сними, или трусы надень!

У Руслана на скулах заиграли желваки, тяжело дрогнул подбородок. Вскинув пистолет, он, прицелившись, выстрелил поверженному Геворкяну в голову. На ствол березы брызнула кроваво-белая мякоть, испачкав заодно край штанов Руслана.

– Вот и славно, – подытожил Миша. – Ну че, придется нам с тобой попотеть, зарыть эту свинью. Пацанов звать не будем, на хрена нам лишние глаза. Сами справимся, ветками закидаем. А шофера отпустим на все четыре стороны: лиц он не видел, а попусту гавкать не будет. Че там еще? Да, тачкой надо будет заняться. Позвоню сейчас корешку одному из утилизации автомобилей, договорюсь, чтоб ее приняли. Как, ясна картина преступления?

– Ясна, – стараясь не глядеть на него, ответил Руслан, поднимая с земли лопату.

Миша с усмешкой взглянул в его сумрачное лицо. «Наш принципиальный герой-одиночка снова на арене, – отметил он про себя. – Ничего, скоро привыкнет. Что ж он думал: и на елку влезть, и жопу не ободрать? Нормально, Руслан – мужик дельный, неглупый – сообразит, что к чему. Главное, в деле препираться не стал, все сделал, как было сказано. А что уж он там себе про себя думает, это его половые трудности».

– Отлично! Потом рванем домой. Мне завтра в Красноярск улетать, хочу скоротать вечерок в лоне любимой семьи. Со мной Федор полетит и Антоха, а ты здесь оставайся, береги дом и Оленьку мою, – он нагнулся, подцепил с земли груду сухих веток, бросил в яму. Снова присел, поворошил крупной красивой рукой в траве, обернулся к Руслану:

– Смотри! Ландыши! Совсем уже лето скоро. Он разогнулся, с наслаждением, до хруста, потянулся, расправил плечи.

– Эх, прямо гора с плеч, слава богу, разобрались с этой херней. До чего жить-то хорошо!

«Надо увольняться. Сразу же, как Чернецкий вернется из Красноярска», – думал Руслан, прокручивая записи с видеокамер наблюдения за прошедший день. Вчера он был слишком огорошен случившимся и не поговорил с Мишей. Тот же по возвращении домой сразу поднялся наверх, а рано утром улетел, в аэропорт его отвозил шофер – Миша был совершенно уверен, что злоумышленника он убрал и опасность миновала.

Руслан не мог понять, как так вышло, что он, будучи в здравом уме и твердой памяти, влип в… убийство, надо было называть вещи своими именами. Как будто какая-то странная заторможенность на него нашла, словно гипноз. Ведь он нанимался к Мише, намереваясь охранять его и членов его семьи от возможного покушения, а не для того, чтобы подписываться на какие-то мутные бандитские разборки. Он, боевой офицер, стрелял в гражданского, безоружного. У Руслана перед глазами до сих пор стояла эта картина: безвольно заваливающееся на бок, еще теплое, еще хрипящее тело, испачканные мозгами брюки… Он не был слюнтяем, его учили стрелять в людей, учили убивать. Но там, в армии, все было простым и понятным: есть наши, и есть враги, которые тоже сражаются с оружием в руках, их вина доказана и обжалованию не подлежит. Теперь же получалось, что он убил человека из одной лишь прихоти Чернецкого.