не часто, предпочитая ей гражданскую одежду. Стало быть, и износ ткани гораздо выше. Джексон, какими-то своими путями узнавший, что меня собираются взять в уголовный розыск, успел строго-настрого предупредить, чтобы я срочно купил обувь, и не вздумал таскать казенные ботинки. Дескать — ленятся инспектора уголовки ботинки менять, или экономят, а вот преступный элемент нашего брата по форменной обуви и вычисляет. Обувь, между прочем, выдает не только сотрудника милиции, но и нищего. Если вы увидели человека в рубище, гляньте сначала на ноги. Если на них приличная — а нередко и дорогая обувка, смело посылайте подальше.

Разумеется, эти тонкости я давно знал, но Жеку все равно поблагодарил.

Спустившись на вахту, обнаружил рядом с вахтершей — не тетей Катей, а с ее сменщицей сидит… Марина и с остервенением листает все тот же журнал, который лежит здесь уже если не пятилетку, то года два. А глазенки красноватые, веки слегка припухшие. Плакала, что ли?

А я, признаться, не то, чтобы забыл о девочке из Белозерска, но так, не принял наш разговор всерьез. Пусть учится, парня своего ждет. Маленькая она еще. Подозреваю, что тете Кате было интересно узнать — как мы там погуляли с ее племянницей? Но я ограничивался только общими словами, кивал — мол, девушка хорошая, очень понравилась. Конкретно ничего не говорил. А тетя Катя сказала, что Маринка заявила — мол, Леша парень хороший. И все. Начинала ее пытать, так девка только башкой крутит и улыбается.

— Доброе утро Инна Ивановна, — церемонно поклонился я «петербурочке», отдавая ей ключ от комнаты. — Здравствуйте, мадмуазель.

— Алексей Николаевич, вы могли бы быть и поаккуратнее, — упрекнула меня вахтерша.

— В смысле? — не понял я. Когда это я успел что-то испачкать?

— Я к тому, что вы должны были спуститься сюда пораньше, потому что вас ждут.

Я неопределенно пожал плечами — о встрече я ни с кем не договаривался, стало быть, никуда не опаздывал. А Марина-то что тут делает?

— Девушка с вами желает посоветоваться, как с участковым, — продолжила Инна Ивановна.

Вона как. Не иначе, девчонку кто-то обидел, а она не может найти защиты. Во дворе, что ли?

Во мне начала подниматься отцовская злость. Дочерей у меня нет, зато есть внучка. Если девчонку кто-то обидел — не поленюсь, съезжу в Заречье и головы, нафиг, поотрываю. И плевать, если уволят.

— Да, Алексей Николаевич, я к вам по важному делу, — сообщила девушка.

Чего это она меня по отчеству-то?

— Может, по дороге поговорим? — предложил я.

Ну, никак не хотелось мне обсуждать проблемы на вахте, тут постоянно народ ходит. Еще пара минут, образуется толпа и все станут давать советы.

— Ага, — вздохнула девушка. И, вроде бы, всхлипнула.

Мы вышли из общежития, я узрел скамейку. Относительно чистая, даже голуби еще не успею «обсидеть».

— Садись, — усадил я девчонку, а когда та просто плюхнулась, слегка приобнял ее и спросил: — Выкладывай, что стряслось?

Кажется, Маринка только этого и ждала. Уткнувшись мне в грудь, принялась рыдать.

А мне что оставалось делать? Обнял девушку, прижал покрепче и, словно маленькую, принялся поглаживать по спине, пытаясь успокоить:

— Ну, будет тебе… Рассказывай, кто обидел?

А сам уже прикидывал — то ли прямо сейчас съездить, то ли еще позвать с собой Саньку? Но нужно сначала выяснить — что и как? И как их найти? Ничего, отыщем. Если какие-нибудь здоровые обалдуи — съездим и с Санькой, а заодно и коллег из Зареченского отделения поднимем на ноги. Бить, разумеется, никого не станем, но шороху наведем. Пара-тройка сердитых ментов, что проводят профилактическую беседу, это серьезно. А если это какая-нибудь дворовая мелкота? Ну, тогда надо подключать тамошнего инспектора ИДН. То есть, Детской комнаты милиции.

А Маринка, между тем, рыдала так, что рубашка, да и само плечо, уже отсырели. Вытащив из кармана носовой платок (чистый, между прочем!), уже хотел сам ухватить ее за нос, но девушка застеснялась. Взяв платок, принялась размазывать слезы. Молодец, сегодня не красилась.

— Ну вот, обманут деуку, а потом оне слезы льють, — услышал я женский голос, а потом узрел, что напротив нас, едва не нависая, стоит старушенция, напоминающая старуху Шапокляк, только без Лариски, а вместо шляпки платок.

Бабуля, с осуждением посмотрела на меня, а потом с любопытством спросила у Маринки:

— Ты цё, милая, с брюхом уже? А на каком месяце?

До мне дошло не сразу, а потом я на короткий миг решил — а может, и на самом деле…?

— Что⁈

От Маринкиного негодования бабку снесло, словно взрывной волной. А я подумал — дурак это я дурак, если о таком думаю. А еще — если мальчик Миша ушел в армию весной, а нынче август и, если бы что-то и было, так оно бы уже стало заметным.

— Пойдем отсюда, — вскочила девушка.

— Так ладно, ушла уже бабка-то, — примирительно сказал я, потянув девушку обратно. — А на всех дураков обижаться — обижательности не хватит.

Марина постояла, но потом все-таки села. Кусая губы, смотрела на меня зареванными глазами и молчала.

— Так что случилось-то? — поинтересовался я, а потом предположил: — Михаил не пишет? — Пытаясь заранее утешить девушку, сказал: — Так в армии сначала «карантин», потом КМБ — курс молодого бойца, присяга, а теперь, если он не в учебке, его в часть отправили. А там — куда пошлют. Может ехать долго, а в дороге письма писать нельзя. Да и потом, как в часть прибудет, то не сразу номер почты скажут. Вот, подожди немного, все успокоится, он тебе письмецо и пришлет.

— Нет, письмо он прислал, — выдавила из себя Маринка.

— А что случилось? Заболел? В госпиталь попал?

— Нет, все еще хуже.

— А что, написал, что другую встретил?

Не знаю, как на первом году службы, а здесь парень и полгода не отслужил, можно встретить другую? Но в жизни, да и в Советской армии, бывает все. Какая-нибудь официанточка из офицерской столовой, вольнонаемная из штаба. Дамочки эти с большим жизненным опытом, а молодые парни, лишенные женской ласки, на их удочку попадают. И, неважно, что будущая жена и старше и что она «опробовала» не одно поколение солдат. Женятся, а спустя пару лет разводятся. Впрочем, бывает и так, что живут долго и счастливо. Сам я уже не в том возрасте, чтобы