— Ты напрасно пытаешься отогнать меня, призывая Великого Бога, — заговорил наконец Кетцалькоатль, не меняя своего положения в воздухе — лишь крылья его затрепетали чуть быстрее. — Мы тоже знаем Его и поклоняемся Ему, но совершенно иначе, чем вы, пришельцы из-за моря. Мы — это потомки богов и людей, ушедших под воду прежде, чем родился ваш мир и воплотился Единый Бог. Ты разгадал половину загадки, таящейся в труде твоего предшественника, но второй половины он не знал и сам. Вторую половину могу открыть только я: главное, для чего нужен хрустальный череп, не знание прошлого или будущего, не лечение болезней и не исполнение желаний. И даже не чтение мыслей других людей, о чем не мог знать твой предшественник. Могущество и сила черепа — в знании, которое он хранит. Это знание старше вашего мира, старше всего на свете, и его с каждым годом становится больше. Череп вмещает в себя весь мир, для него нет ни расстояний, ни времени, потому так легко видеть в нем прошедшее и грядущее. Появление черепа обессмертило знания жрецов, которые стали слишком стары, чтобы продолжать свою миссию. Во время торжественной церемонии старый жрец и его преемник одновременно клали руки на череп таким образом, чтобы все знание, хранящееся в голове старого жреца, могло переместиться в голову молодого.

Благодаря черепу наши жрецы также обменивались мыслями, не только находясь за сотни миль друг от друга, но и пребывая в разных мирах; через него мертвые могли сообщать живым свои думы, а живые — отвечать мертвым. Нет беды, если тот посвященный, кто возьмет череп в руки, захочет говорить мыслями с чужестранцем и человеком, находящимся за много лун впереди или позади, — ибо через череп люди говорят всегда на одном языке, на том, который забыли после Великого потопа.

Умение читать чужие мысли соблазнило многих, желавших с его помощью управлять миром. Стремление стать над другими, подчинить себе волю людей погубило наших праотцов и увело их под воду. Но ты обладаешь чистым сердцем и не ищешь власти над себе подобными. Поэтому для тебя открыто знание о хрустальном черепе. Но берегись! Если когда-либо твоя душа откликнется на зов корыстолюбия, алчности, жажды могущества, тебе несдобровать. Гнев хранителей обрушится на тебя, и отчаянная судьба наших предков постигнет и тебя. Сторожи свое сердце!

Видение исчезло так же неожиданно, как и появилось. Пернатый змей растворился в воздухе, лишь разноцветное сияние еще несколько мгновений колебалось под потолком кельи, да слышался откуда-то сверху отдаленный перезвон серебряных колокольчиков, но вскоре затих и он.

Отец Дамиан перекрестился и с испугом огляделся по сторонам. В келье никого не было, только оплывшие свечи источали слабый чад и воздух был неимоверно спертым. Священник подошел к окну, отдернул штору и распахнул ставни. В помещение ворвался ветерок, не жаркий и иссушающий, как днем, а теплый и нежный — прохладная не по сезону ночь неохотно отступала, небо на горизонте только-только начинало светлеть. Отец Дамиан вернулся к своему рабочему столу и в недоумении уставился на переплет трактата, который выглядел совершенно так же, как в момент вручения ему книги отцом Франциском пятнадцать часов назад. Выходит, вся история с письмом ему тоже приснилась? Но пожелтевшие листки, исписанные уже знакомым почерком, лежали тут же. «Тебе, моему единомышленнику и последователю, читающему эти строки…»

Он пробежал глазами послание до конца: вне всякого сомнения, это было письмо отца Томмазо, извлеченное из-под переплетной крышки. Что за искушение! Сраженный несообразностями, священник, уверенный, что это бесы играют с ним, с трудом дождавшись урочного часа, поспешил обеспокоить отца Франциска своей глубокой и чистосердечной исповедью.

Барбадос

Благодаря многочисленным знакомствам среди завсегдатаев портовых кабачков Кроуфорд спешно покинул Тортугу, незамеченным поднявшись на борт шхуны, шедшей с грузом какао до Барбадоса, где капитан рассчитывал подхватить почту и сбыть товар купцам, ведущим торговлю с Европой. Удалось ли ему провернуть сделку, Кроуфорд так и не узнал, потому что на Барбадосе он сразу же сошел на берег и растворился в толпе. Капитан шхуны больше никогда его не видел.

Сбыв немного жемчуга и пару золотых безделушек, Кроуфорд без труда снял просторную комнату на окраине Бриджтауна, из окон которой прекрасно просматривалась гавань. Из Бриджтауна Кроуфорд отправил письмо по одному ему известному адресу и стал ждать.

Он очень мало полагался на снисходительность сильных мира сего, поэтому в определенный срок стал все чаще поглядывать из окна на гавань. Кроуфорд точно знал, как будут выглядеть гонцы, которые явятся по его душу, и был уверен, что угадает с первого взгляда, с чем они к нему явятся. Слишком долго он не давал о себе знать, чтобы теперь надеяться на теплый прием. Спасибо, если герцог вообще не забыл его, хотя во многих случаях предпочтительнее, когда о тебе забывают. Но на этот раз Кроуфорд был готов идти до конца. Хрустальный череп, болтающийся на дне деревянного матросского сундучка, укреплял его в мыслях, что посетившее его в пещере с сокровищами видение было не следствием временного помрачения рассудка из-за пережитых страданий. Оно оставило такой глубокий след в его душе, что теперь Кроуфорд был готов любой ценой добраться до тайны клада. Именно до тайны, потому что теперь он был уверен: главное в спрятанных сокровищах не золото и не изумруды. Пару раз, запершись в комнате, он доставал череп и пристально вглядывался в его прозрачно-пустые глазницы, словно пытаясь отыскать в них ответы на мучающие его вопросы.

Однажды ему почудилось, что череп в его руках мутнеет и в глубине его клубится серый туман. Он еще пристальнее вгляделся в него, но туман вдруг напомнил ему о Лукреции, и Кроуфорд со стоном отбросил череп прочь от себя, на кровать. Увидеть еще раз ту, в чьей смерти он себя винил, было свыше его сил. В ночных кошмарах он раз за разом видел, как ее руки на дне озера объедают рыбы, как колышат воды черные волосы, как водросли обвивают ее тело, и просыпался с криком в холодном поту, хватая ртом горячий влажный воздух.

Больше всего на свете он хотел навсегда покинуть эти края, больше никогда не чувствовать изматывающей жары и не просыпаться от воплей ссорящихся негров и попугаев. Но для этого он должен был угодить своим покровителям. Он возлагал слишком большие надежды на этот кусок хрусталя, и если на свете были безумцы, верящие, что с его помощью они обретут неслыханную власть над людьми, то попутного им ветра. Главное сейчас — не отступить, не дрогнуть и убедить герцога, что он не терял здесь попусту времени. Пусть герцог получит череп, Харт разбирается с сокровищами и с герцогом. Кроуфорд просто хочет в Англию. Хочет холодного ветра над пустошами, хочет лондонских туманов и вони. Он хочет домой.

Около двух месяцев после того дня, как Кроуфорд отправил письмо, на закате в гавань вошел английский фрегат. Кроуфорд сложил подзорную трубу и усмехнулся. Что ж, ему осталось ждать совсем недолго. Он приказал подать на ужин вина и сыра и уселся на балконе, закинув ноги на перила. Он жевал листья коки, запивая их вином и закусывая сыром. Эта странная смесь доставляла ему удовольствие, и вскоре он уже мурлыкал себе под нос грязную портовую песенку, воспевающую слишком примитивные для такого образованного джентльмена ценности.