Кроуфорд вздрогнул, поскольку совершенно забыл о присутствии молчаливого соглядатая.

— Мне кажется, рискнуть можно. Английские солдаты, переодетые испанцами, хорошие проводники, несколько преданных и опытных офицеров… В конечном счете мы всегда можем сказать, что они действовали на свой страх и риск, и вынести им смертный приговор за бесчестье короны и каперство, — голос Смита был скрипуч и скучен, как скрип тележных колес.

Кроуфорд усмехнулся про себя. Алчность всегда побеждает. Каков бы ни был результат новой экспедиции, то, чем он откупится от Англии, уже лежит у него в кармане. Что ж, подтравим рыбку.

— Наверное, я плохо объяснил, милорд, — сказал он вслух. — Позвольте напомнить, что сокровищами конкистадоров интересуются очень многие. Французский король, Вест-Индская компания, пираты… Это серьезные конкуренты. А главное, они не боятся риска. Если карта не лжет и если те же голландцы сумеют обойти нас и перехватить Харта, то мы можем распрощаться с мыслью об индейском золоте и хрустальном черепе. Да-да, я сам читал в бумагах деда, что череп там. Над нами будут смеяться по обе стороны океана, милорд! У нас была карта, мы нашли место и мы упустили сокровища — это невероятно!

Теперь настал черед министру кусать губы. Он метнул в сторону Кроуфорда раздраженный взгляд:

— Не дерзите, сэр Фрэнсис. Вам бы пьесы писать, там ваша фантазия была бы вполне уместна, а вы вечно суетесь в разные авантюры. Говорят, у капитана Рэли был такой же скверный характер. Он никогда не мог вовремя остановиться. В нем было слишком много от авантюриста и слишком мало от джентльмена.

«Ну конечно, куда ему до вас, милорд! — мысленно парировал Кроуфорд. — Однако он обвел вас всех вокруг пальца. Обвел так, что вы до сих пор не можете запустить руку в его карман. Будь я хотя бы наполовину так же стоек, этого разговора никогда бы не состоялось. Но, увы, без возможностей, которыми вы располагаете, мне не справиться. Пока не справиться. А там посмотрим. Не всегда побеждают могущество и хитрость. Иногда побеждает и ум».

Вслух же он произнес:

— Прошу прощения, милорд, но я не имел намерения дерзить вам. Просто я предпочитаю называть вещи своими именами. Поэтому призываю вас прислушаться к голосу рассудка. Ведь вы не просто так пересекли океан, отложив государственные дела! Значит, в глубине души вы признаете важность этого дела. Так давайте не будем обманывать сами себя. Пока у нас есть шанс, мы должны его использовать. Иначе его используют другие. Сейчас все они покинули остров, но они непременно вернутся. Может быть, они уже возвращаются…

— Довольно! — прервал его министр. — Я попрошу предоставить вам необходимые письменные принадлежности, и вы немедленно приступите к составлению списка всего необходимого для экспедиции вместе с описанием предполагаемого маршрута. К утру список должен быть готов. Постарайтесь подойти к этому делу со всей несвойственной вам ответственностью. И постарайтесь уложиться в разумные суммы. Уже завтра мы начнем снаряжать корабль для вашей экспедиции. Кроме корабля вы получите оружие и полсотни солдат. По мере необходимости вы сможете привлечь к поискам матросов из корабельной команды. Вы возглавите экспедицию, но… — здесь министр ненадолго прервался, раскрыл табакерку и, зачерпнув щепоть табака, заложил его себе в ноздрю. Кроуфорд почтительно ждал окончания процедуры. Министр порозовел, вытащил отделанный кружевами батистовый платок и с аппетитом чихнул. — Но за неудачу вы ответите головой, мой милый друг! При вас постоянно будет находиться мой поверенный по особенным поручениям — вы с ним уже немного знакомы, — сэр Леолайн кивнул за спину Кроуфорду, — мистер Смит будет следить за каждым вашим шагом. Поэтому советую не совершать опрометчивых шагов.

— Вот как? Вы приставите ко мне шпиона, милорд? — усмехнулся Кроуфорд. — Да еще с таким именем? Вы издеваетесь, что ли?

Сэр Леолайн склонил голову набок, отчего сделался похож на старого ворона, и, немного помедлив, ответил:

— Будь это в моих силах, сэр Фрэнсис, я бы приставил по Джону Смиту возле каждого королевского подданного, хотя и в этом случае ни в чем нельзя было бы быть уверенным. Думаю, поразмыслив об этом на досуге, вы со мной согласитесь.

Кроуфорд хмыкнул и поднялся. Аудиенция была закончена. Следом черной тенью из кресла бесшумно встал мистер Смит.

— Итак, мой друг, на рассвете я жду вас с докладом. Кстати, я думаю, вам будет небезынтересно узнать, что король возложил на меня ответственную миссию провести ревизию в его заокеанских владениях, и, боюсь, первой жертвой проверки падет небезызвестный вам сэр Эдуард Сессил, лорд Джексон, наш очаровательнейший губернатор Барбадоса. Слишком уж он наряден, — при этих словах министр хмыкнул и высморкался. — И еще. Я сам доставлю вас на Тортугу. Мне кажется, так будет удобнее для всех нас.

Тортуга

Элейна сидела у окна в глубокой задумчивости. Только-только начало рассветать, но красавице не спалось. После болезни ею овладело какое-то тупое спокойствие, словно она отвыкла желать чего бы то ни было. Девушке ничего, совершенно ничегошеньки теперь не хотелось — а более всего не хотелось кого-либо видеть и с кем бы то ни было говорить. Мысль о том, что Уильям Харт потерян для нее навсегда, казалась такой непоколебимо ясной, что Элейна даже не гнала ее от себя — просто смирилась. Она нисколько не сомневалась в правдивости сведений о том, что ее возлюбленный арестован чинами королевского флота и вскоре предстанет перед судом, выносящим только смертные приговоры. Однако скорбное чувство, которое она при этом испытывала, нельзя было назвать унынием. Прекрасная голландка по-христиански, всей душой приняла тот печальный факт, что человек, которого она любила, будет подвергнут мучительной казни — а она, как бы ни были горячи ее чувства, не в состоянии ни изменить, ни даже облегчить его участь.

Может показаться странным, что Элейна так покорно примирилась с ужасной судьбой, ожидающей, по ее мнению, Харта. Порой она сама себя не понимала. Но, мысленно вглядываясь в будущее, девушка приходила к философскому выводу о том, что кончина рано или поздно ждет каждого человека и никогда не известно, насколько и у кого она будет безболезненной, мирной и непостыдной. Бедный Уильям, сделав единственную ошибку, в дальнейшем был вынужден совершать их одну за другой, и каждое очередное отступление влекло за собой множество новых. Где первопричина его злоключений? В непослушании родителям и своеволии, с которым он сбежал из дому, чтобы наняться на корабль ее отца? В его наивности и доверчивости? В коварстве окружающих? В неразумной жажде приключений, ставших для него настоящей, испепеляющей страстью, почти идолом? Элейна отчего-то искала именно христианского объяснения.

Но как знать, что случилось бы с Хартом, не покинь он отцовский кров и сделайся священником согласно желанию родных? Разве есть гарантия, что так он непременно прожил бы прекрасную и достойную жизнь, спас свою душу? А кто знает, был бы Уильям счастлив или нет, не испытай он всего того, что пришлось ему пережить в погоне за ускользающими сокровищами и призрачной удачей — в погоне, которая приведет его, и уже очень скоро, на виселицу?! Быть может, история яркая и короткая, пусть с бесславным концом, намного лучше, чем долгие годы, проведенные в томительно-правильном, пресно-благочестивом полусне, называемом «порядочными людьми» жизнью?