внимание с факта падения на визуал. А с ним у тебя топ. У тебя есть все данные для того, чтобы ни под кого не косить и уделать их на своем поле!

Пару секунд пялюсь на его сообщение и почему-то густо краснею.

— Лол. Спасибо. Я подумаю. Беру свои слова про ботаника и лузера обратно.

— А вот это зря. Своё лузерство я сегодня оправдал по полной. Видео, увы, нет, но мой позор куда эпичнее твоего.

— Расскажешь?

— Погоди. Сейчас пришлю голосовое. Хочу, чтобы ты прочувствовала эту боль.

Глава 12. Глеб

Нелли, конечно же, права. Курение — это вообще ни о чём. Не кури Макаров, он не перестал бы быть Макаровым. И выверни его вот так при всех наизнанку, вся шобла перепугалась бы за его здоровье. А он бы ещё и крайнего нашёл, а потом заставил отвечать. Да так, чтобы выглядело, как показательная порка. Правило крутости Макарова номер два: в любой непонятной ситуации — нападай. Не важно на кого. Обвини, выкати предъяву, заставь просить прощения, унизь. Только это может замаскировать твою собственную несостоятельность и провал.

Теория мне ясна, однако как воспользоваться данной методикой, если ты совсем другой человек? Если тебе не нравится унижать людей, давить на них, и вообще, что делать, если ты не любишь конфликты?

Нелли сказала, что моя главная проблема в том, что я всё спускаю на тормозах, и поэтому окружающие считают меня слабым и безответным. Я могу сколько угодно воображать, будто нахожусь выше их, но они этого всё равно не поймут, ибо существуют в иной плоскости, где каждому действию должно соответствовать противодействие, а если этого нет, то и звать тебя никак.

По правде говоря, до разговора с ней, я и сам собирался слиться. Клоунада за гаражами произвела, разумеется, эффект, вот только совсем не тот, на который я рассчитывал. И теперь я пребывал в полной растерянности, не понимая, как вести себя дальше. Отыграть назад было проще всего, однако после просмотра её видео и своих собственных умозаключений по этому поводу, до меня вдруг дошло, что быть и казаться — это далеко не одно и тоже.

Нелли красивая, даже очень. Я не то, что бы сильно разбираюсь в женской красоте, как она могла подумать, но не заметить этого мог только слепой. А облажалась она лишь потому, что пыталась казаться кем-то другим. По той же причине облажался и я.

А что если я попробую не изображать Макарова, а просто воспользуюсь его методикой? Просто возьму и наеду на кого-нибудь из всей этой компании? Надавлю, но не как Макаров — с угрозами и оскорблениями, а по-своему. Как это умею я. А ведь я умею давить и очень неплохо. Как было, например, с русичкой, которая пыталась снизить мне оценку за неразборчивый почерк или как тогда, когда мама собиралась продать дачу, или как в магазине, где мне продали неработающие наушники и не хотели возвращать деньги. Если потребуется, я могу очень твёрдо стоять на своём. И это мой скилл, которым я владею весьма неплохо.

Итак, пусть это будет Журкин. Тот крайний, кто станет отдуваться за всех. Журкин глупый и примитивный, к тому же он пытается стать лидером, и если выбить почву у него из-под ног, всех остальных тоже начнёт штормить. Главное подобрать удачный момент и так, чтобы зрителей было достаточно.

Удачный момент подворачивается на физре. Очень удачный, можно сказать, идеальный.

Пока тепло занятия проходят на стадионе перед школой.

С физрой у меня проблем нет. И это, кстати, доказывает, что я не классический ботан, как про меня думает Нелли. Бегу так, что вот-вот приду первым, но внезапно падаю на колени прямо на дорожке, почти как вчера за гаражами, и согнувшись, терпеливо жду, пока все соберутся.

— Филатов, до финиша ещё четыреста метров — противным голосом кричит физручка.

Она думает, я прикалываюсь, и я, понятное дело, прикалываюсь, но совсем не так, как она может себе вообразить.

Мимо меня пробегают несколько пар ног. Те самые ботаны, которых так не любит Нелли, для них хоть помри я прям так, важнее хорошей оценки ничего нет. А тут они ещё и меня обогнали. Ликуют, наверное.

Наконец, остановился кто-то адекватный.

— Филатов, ты чё?

А, нет, с адекватностью я поспешил. Это Моргунова. Она просто не хочет бежать и в моём лице нашла предлог откосить. Но для начала и её достаточно.

Согнувшись пополам, немного охрипшим от бега голосом, я произношу: Журкин.

Она: Что Журкин?

— Журкин, Журкин, Журкин…

Моргунова растеряна, останавливается кто-то ещё, за ними Титов и Гальский.

— Святоша, Глеб, что с тобой? — беспокоится Гальский.

— Журкин, Журкин, Журкин, — продолжаю нудить, словно читаю мамину молитву.

Глаза прикрыл, чтобы не отвлекаться, к разговорам тоже стараюсь не прислушиваться. Кто-то трясёт за руку, но я «не здесь».

— Чё такое? — появляется сам Журкин. — Что за фигня, Святоша?

Толкает меня в плечо и я податливо опрокидываюсь набок, но бормотать не перестаю.

— Совсем больной? — злится Журкин.

Он хочет меня пнуть, но не может, потому что спешит физручка. Опускается рядом, щупает пульс, трогает лоб, отправляет Моргунову за медсестрой.

Дожидаться медсестры желания нет, эффектно дёрнувшись пару раз «прихожу в себя». Открываю глаза и с недоумением пялюсь на окруживший меня класс.

— Что это было, Филатов? — вопрошает физручка.

— Сам ничего не понимаю, Галина Анатольевна, помню только как бежал, а потом раз — и вы все здесь.

— У тебя случился обморок?

— Я не знаю.

— Ладно, как ты себя чувствуешь?

— Нормально. Хорошо. Могу дальше бежать.

— Нет, ты на сегодня больше никуда не побежишь. Садись на лавочку, отдохни. Остальным закончить круг и на волейбольную площадку.

— Что за несправедливость? — затягивает Ляпин. — Я, может, сейчас тоже упаду.

— Если упадёшь, будешь отжиматься пятьдесят раз, — одёргивает его физручка.

— Сколько?

— Тогда беги!

Едва переставляя ноги, я плетусь до лавочки. В душе ликую, но продолжаю делать странноватый вид. Они же все ещё на меня смотрят и обсуждают.

Всё получилось, как надо. И хотя это только первый этап, я очень доволен собой. Главное, на смех не пробило. А ведь когда увидел перекошенную физиономию Журкина, еле сдержался.

Но только я устроился на солнышке, ловя его последнее настоящее тепло и уходящую до следующего года радость, ко