– Я хочу, чтобы ты понимала, – сказал серьезно, – я тебе помогаю, а значит, доверяю. Не оправдаешь доверие, в миг сдам ментам, пусть они копаются во всем этом дерьме.

Взгляд Коли, как и голос, изменился, я торопливо кивнула и добавила вслух:

– Я говорю правду.

Он тоже кивнул и отошел обратно к столу, отчего сразу стало легче дышать. Никогда не привыкну к этим типам с их шуточками и обманчиво веселой внешностью, за которой прячутся серьезные и жестокие люди.

Тут появился Лев с папиросой в руке и внес в нашу беседу ноту безмятежности. Коля покурил, после чего они затеяли со Львом разговор на тему этногенеза и биосферы, упоминая его теску Гумилева столь часто в совокупности с множеством непонятных слов о народностях, что я решила покинуть кухню и устроиться на матрасе в комнатке. Ее я мысленно уже назвала своей, может, потому что она мне полностью соответствовала по жизненным меркам: место, где лежать, и потолок, куда смотреть.

Этим я и занялась, попутно размышляя о нашем с Колей разговоре. Правда, говорил, в основном, он, но было интересно. Я нутром чуяла, что Коля попал в точку, и вся суета вокруг меня и Леши была связана с политическими играми, происходящими в это же время. Все три версии были возможны, и я не смогла остановиться ни на одной из них. Час я лежала, разглядывая потолок, пока в дверь не постучали. Лев сунул внутрь голову и спросил:

– Попозируешь?

Так как от мыслей уже голова пухла, я согласилась, и несколько часов провела на стуле перед Львом. Работу он мне снова отказался показать, как, впрочем, и Коле, который периодически заглядывал на огонек. Остаток вечера мужчины провели за обсуждением Гессе, и я даже смогла внести свою лепту. Мы отчаянно спорили на тему множества личностей в человеке и их проявлений, а также об истинности я, которое выбирает их. На этой мысли я отправилась спать, и снился мне в ту ночь портрет Гете, летающий по комнате и смеющийся надо мной.

На следующий день я проснулась в плохом настроении около одиннадцати утра, Коли не было, а Лев приготовил на завтрак овсянку, которую я с детства терпеть не могла. В общем, день с утра не задался, к тому же погода снова испортилась, на улице дул ветер и лил дождь. Из вредности я отказалась позировать, но Леву этот факт не огорчил, вооружившись очередным косяком, он ушел творить в одиночестве. Коля появился к четырем, хлопнула дверь, я понуро вылезла его встречать.

– Чего хмурая такая? – весело спросил он, проходя в кухню.

– Настроения нет.

– Сейчас появится, – он улыбнулся, ставя чайник на плиту и поглядывая на меня.

Я же уставилась на него, пожалуй, впервые отметив, что он довольно симпатичный парень. Темные волосы блестели от капель дождя, улыбка придавала ему очарования, а глаза, обрамленные густыми ресницами, смотрели с притягательным озорством. Ни дать, ни взять, мальчишка с нашего двора. Однако в общей совокупности сразу становилось ясно, что с таким мальчишкой лучше не связываться, себе дороже.

– Чего уставилась? – поинтересовался он. – Что-то новое увидела?

– Что за новости? – спросила я, отвлекаясь от Колиной внешности.

– Новости грандиозные. Отец твоего дружка бармена ни кто иной как наш нынешний мэр. Вот радость-то, правда? Я как узнал, так до сих пор прыгаю от счастья, остановиться не могу.

– Ты серьезно? – не поверила я, сразу начиная прикидывать ситуацию в свете открывшегося факта.

– Какие уж тут шутки. Папаша, кстати, не очень скрывает это обстоятельство, хотя на каждом углу не трубит. Ребенка он нажил еще до начала карьеры, будучи неженатым, так что претензий к мужику никаких. Мать справедливо опасается бывшего или друзей бывшего, потому старается не распространяться. Само собой, все, кому надо, знают, что к чему. Вторая новость еще лучше: дружок твой пришел в себя.

– Как? – я даже подскочила. – Что говорит?

– Ничего не говорит, так как ничего не помнит, вроде временная амнезия развилась на почве удара по голове. По крайней мере, врачи утверждают, что временная, а там, кто знает, парень в свете событий может решить, что и постоянная.

– Думаешь, Леша прикидывается?

– Не знаю, – пожал Коля плечами, – но поболтать с ним не мешало бы. Возможно, увидев тебя, сердце его дрогнет, и он вспомнит все, даже то, о чем не знал.

Немного подумав, я сказала:

– Он мог узнать что-то, связанное с делами отца.

– Мог, – не стал отрицать Коля, снимая чайник с плиты и доставая кружки, – потому и говорю, неплохо бы его навестить.

– Как ты себе это представляешь, когда по твоим же словам там битком наблюдателей?

– Битком, но кого они все ждут? Уверен, что сами не знают. Мы проникнем в больничку ночью и поболтаем с парнем.

– А мент на входе?

– Мент не проблема, он спит с открытыми глазами. В отделении ночью одна сестра на этаж, дежурный врач сидит на первом, там же охрана. Наш мальчик лежит в отдельной палате на третьем этаже, неподалеку дверь в коридор, связывающий это отделение с отделением травматологии. Они работают круглосуточно, ночью у них весьма оживленно, не поверишь, сколько желающих подраться или надраться и подраться в нашем городе.

– Хорошо, – кивнула я, – каков твой план?

– В лицо нас, конечно, все знают, так что загримироваться не помешает, здесь нам поможет Лева. Ты привезешь меня в травму, якобы со сломанной рукой, нас неизбежно отправят делать рентген, который располагается на третьем этаже и знать не знает, что происходит внизу. Пока то да се, мы уже окажемся в палате бармена и поболтаем с ним.

План, конечно, был так себе, но ждать у моря погоды мне катастрофически надоело, потому я согласилась. Остаток вечера мы готовились к операции. Лева не подвел, загримировал меня так, что я сама себя не узнала. На меня смотрела девушка, скорее напоминающая азиатку разрезом глаз, темный парик довершал образ, губы подведены так, что кажутся небольшими и узкими, хотя на деле совсем иначе. Следовало признать, что в таком виде я могу разгуливать хоть по администрации, и меня никто не признает. Коля в свою очередь превратился в жителя ближнего зарубежья, приобретя нос с горбинкой, темный цвет кожи и характерный акцент.

– Что скажешь? – поинтересовался он у меня, я восхищенно покачала головой.

– Лева, ты кудесник.

Лев на это только махнул рукой с неизменной папиросой. Около одиннадцати мы покинули дом, прошли дворами до машины, в этот раз это была тоже девятка, но вишневая, что меня рассмешило, и