Погода смягчалась. По сравнению с холодными ветрами Новгорода Москва сейчас казалась особенно благолепной. Снег уже сходил, пущай и по ночам холодное дыхание морозов могло оставлять ледяные корки. Всяко каждый день делался длиннее и светлее предыдущего.

Фёдор едва находил минуту покоя, чтобы перевести дух. Наконец молодой Басманов с нетерпением ожидал, как владыка сойдёт с корабля. Безмерная радость встречи, бушевавшая в сердце его, остыла, едва он заметил царя, покуда государь стоял у борта. Лик владыки был суров, лишён всякой жизни. Его глазницы точно полнились чёрным стеклом. Ежели прочие слуги и думать не думали, от чего же именно государь так мрачен нынче, Фёдор точно разгадал – бессонница извела владыку.

Басманов встретил Иоанна со слабой улыбкой, но царь будто бы не замечал никого. Он не проронил ни слова за весь путь, и Фёдору пришлось хранить молчание. Иоанн был холоден и нелюдим. Фёдор успел перекинуться парой слов с прочими из братии, и те доложили, что владыка и впрямь всю дорогу не смыкал глаз.

Так и брели они, и по мере того как приближались к Кремлю, тем боле рассеивались утренние сумерки. В таком нелюдимом настрое Фёдор сопроводил государя до самой опочивальни. Царь чуть задел дверной косяк плечом и злобно рыкнул, заставив опричника вздрогнуть.

– К полудню разбудить меня, – велел Иоанн. – Прибудет брат мой, должно встретить.

Фёдор чуть свёл брови, глядя на окно.

«Поди, и пары часов до полудня не будет…» – подумалось Басманову.

* * *

Обезумевшие глаза поднялись на пришлого опричника. Вяземский кинул краюху хлеба под ноги узника. Челядин даже не повёл головой – всяко он уже не мог есть. Его отбитая челюсть безобразно вздулась, и каждое шевеление отдавало дробящей болью.

– На сём всё, Иван Петрович, – молвил Вяземский.

– Милости, милости, – сквозь нестерпимую боль бормотал Челядин.

Афанасий мотнул головой.

– Не волен, – сухо отрезал опричник.

– Милости, хотя бы для одной… сбереги, молю… – всё продолжал Челядин.

– Полно, – ответил холодно князь.

– Сбереги, свези прочь, молю, хоть одну… молю… – бормотал узник.

– Не волен я, – повторил Афанасий и покинул мрачные подвалы Московского Кремля.

* * *

Фёдор уже был готов стучаться во второй раз, как дверь приотворили.

– Боже милостивый… – вздохнул князь Вяземский, видя того на пороге.

– Коли я не вовремя, Афанасий Иваныч… – молвил Басманов, украдкой заглядывая за плечо князя.

Вяземский, что немудрено, не успел разобрать своих вещей с дороги.

– Говори уж, – кивнул Афанасий, открывая дверь да впуская Басманова внутрь.

– Али чего путаю – так скажи, ты ж в шахматы обучен играть? – спросил он, заходя в покои князя.

Вяземский вздохнул, всплеснув руками.

– Федь? – спросил Вяземский, опускаясь обратно в кресло. – Чего надобно, не юли?

– Царский брат вот-вот прибудет. Нам надобно встретить князя, – ответил Басманов.

Афанасий чуть прищурил взор, глядя на молодого опричника.

– И то царь наказал? – спросил Вяземский.

Федя усмехнулся.

– Ну, можно и так сказать, – кивнул Басманов.

– Бесёныш ты, Басманов, – молвил Афанасий, мотая головой.

– Царе едва на ногах стоит, али я один это вижу? Как бы то ни отрицал наш добрый владыка, порой и ему не чужда усталость, как и всем смертным, – произнёс Фёдор.

Вяземский глубоко вздохнул, постукивая пальцами по столу. Вяземский сам воочию видел, как путь давался царю, как измотала его дорога и что денно, что нощно Иоанн не смыкал глаз, снедаемый тревогами. Афанасий перевёл взгляд на Басманова, который всё стоял, ожидая ответа.

– Право, коли уж большой труд, и один управлюсь, – молвил Фёдор, пожав плечами.

– Бесёныш ты – один он управится! Знаем уж! – молвил Вяземский, поднимаясь с кресла. –  Дай хоть одёжку дорожную переменить.

Услышав то, Басманов радостно улыбнулся.

* * *

Когда князь Старицкий прибыл ко двору, то был встречен Фёдором, Генрихом и Афанасием. Они тепло поприветствовали Владимира.

– Добрый владыка прибудет чуть позже, княже, – молвил Фёдор, едва Старицкий огляделся в некотором смятении.

– Вот же… знать бы, с чем звал меня государь, – молвил Владимир.

Опричники с едва заметным смятением переглянулись меж собой.

«Неужто не ведает ничего?» – подумалось Вяземскому.

Затянувшееся молчание было прервано Фёдором.

– Как явится, так даст знать волю свою, – молвил Басманов и своею лёгкой беспечностью в голосе поразил опричников.

Владимира проводили в светлую палату. На столах уже были ставлены кушанья и питьё. Один-единственный кувшин был с вином, разбавленным водою боле, нежели на две трети, все прочие напитки были вовсе не пьянящие. Подле светлого окна, распахнутого настежь, уже была разложена доска для шахмат. Вяземский было приметил, что одна фигура несколько отличалась от прочих. То был чёрный конь – и царапин, и прочих отметин на нём было меньше – видно, позже был заказан у резчиков.

Афанасий обернулся через плечо, поглядывая на Басманова. Тот уже поспел перекинуть ремень гуслей через плечо. Покуда Вяземский внимал князю Старицкому, Басманов проверял струны, и они звучно отзывались от малейшего прикосновения. Мимолётный взгляд Фёдора пересёкся со взглядом Вяземского.

Князь отвёл глаза, отвлёкшись на какой-то спрос Старицкого. Сами бы подивились опричники, да и гость, коль узнали, сколь времени минуло. Музыка мерно лилась, покуда Басманов перебирал струны да отстукивал мотивы песен. Притом Генрих знал нездешние напевы, которые славно зашли нынче. Фёдор подпевал, снимая звучание с речи немца, пущай и всего смысла не улавливал.

Владимир с Вяземским вели вторую партию – в первой победу одержал Владимир. Как началась вторая игра, Старицкий шуточно пожурил князя – уж не в поддавки ли он играет? Афанасий пожал плечами. Совпадение али нет – да партия нынче пошла тяжелее Владимиру.

Фёдор сидел али расхаживал, наигрывая то весёлые песни, то затягивал что-то со светлою хандрой, то вновь бойко звучали струны. Право же, как Фёдору захотело передохнуть, так садился ближе к игре да поглядывал за её ходом. Не смысля ничего, Басманов то и дело многозначительно кивал, будто бы разгадал чей-то замысел. Это дурачество было ясно что Владимиру, что Вяземскому и каждый раз вызывало улыбку.

Уж сколько времени прошло – никому ведомо не было, да ранний закат забагрил на небосводе. Генрих первым заслышал шаги в коридоре и тотчас же поднялся со своего места. Все взоры обратились к коридору. В проёме стояла высокая фигура великого царя.

Фёдор поджал губы, снимая ремень от гуслей со своего плеча. Не прогадав, Басманов получил повеление приблизиться – безмолвным жестом владыка подозвал кравчего.

Фёдор сглотнул, но боле ничем не выдал своего волнения. Представ пред владыкой, он с трепетом угадывал малейшее шевеление на царском лике. Иоанн призвал Басманова подойти ещё ближе, и тот безропотно повиновался. Когда царь поднял руку, Басманов было