первая любовь

Пришли ко мне с могилой и весною.

И это ты, простой степной цветок,

Забытый мной, отцветший и безвестный,

На утре дней моих попрала смерть, как Бог,

И увела в мир вечный и чудесный!

9. IX.22

Петух на церковном кресте

Плывет, течет, бежит ладьей,

И как высоко над землей!

Назад идет весь небосвод,

А он вперед – и все поет.

Поет о том, что мы живем,

Что мы умрем, что день за днем

Идут года, текут века —

Вот как река, как облака.

Поет о том, что все обман,

Что лишь на миг судьбою дан

И отчий дом, и милый друг,

И круг детей, и внуков круг,

Что вечен только мертвых сон,

Да божий храм, да крест, да он.

12. IX.22

Амбуаз

Встреча

Ты на плече, рукою обнаженной,

    От зноя темной и худой,

Несешь кувшин из глины обожженной,

    Наполненный тяжелою водой.

С нагих холмов, где стелются сухие

    Седые злаки и полынь,

Глядишь в простор пустынной Кумании[101],

    В морскую вечереющую синь.

Все та же ты, как в сказочные годы!

    Все те же губы, тот же взгляд,

Исполненный и рабства и свободы,

    Умерший на земле уже стократ.

Все тот же зной и дикий запах лука

    В телесном запахе твоем,

И та же мучит сладостная мука, —

    Бесплодное томление о нем.

Через века найду в пустой могиле

    Твой крест серебряный, и вновь,

Вновь оживет мечта о древней были,

    Моя неутоленная любовь,

И будет вновь в морской вечерней сини,

    В ее задумчивой дали,

Все тот же зов, печаль времен, пустыни

    И красота полуденной земли.

12. Х.22

«Уж как на́ море, на́ море…»

Уж как на́ море, на́ море,

На синем камени,

Нагая краса сидит,

Белые ноги в волне студит,

Зазывает с пути корабельщиков:

«Корабельщики, корабельщики!

Что вы по свету ходите,

Понапрасну ищете

Самоцветного яхонта-жемчуга?

Есть одна в море жемчужина —

Моя нагая краса,

Уста жаркие,

Груди холодные,

Ноги легкие,

Лядвии тяжелые!

Есть одна утеха не постылая —

На руке моей спать-почивать,

Слушать песни мои унывные!»

Корабельщики плывут, не слушают,

А на сердце тоска-печаль,

На глазах слезы горючие.

Ту тоску не заспать, не забыть

Ни в пути, ни в пристани,

Не отдумать до́веку.

10. V.23

««Опять холодные седые небеса…»

«Опять холодные седые небеса,

Пустынные поля, набитые дороги,

На рыжие ковры похожие леса,

И тройка у крыльца, и слуги на пороге…»

– Ах, старая наивная тетрадь!

Как смел я в те года гневить печалью Бога?

Уж больше не писать мне этого «опять»

Перед счастливою осеннею дорогой!

7. VI.23

Древний образ

    Она стоит в серебряном венце,

С закрытыми глазами. Ни кровинки

Нет в голубом младенческом лице,

И ручки – как иссохшие тростинки.

    За нею кипарисы на холмах,

Небесный град, лепящийся к утесу,

Под ним же Смерть: на корточках, впотьмах,

Оскалив череп, точит косу.

    Но ангелы ликуют в вышине:

Бессильны, Смерть, твои угрозы!

И облака в предутреннем огне

Цветут и округляются, как розы.

〈25 сентября 1919–1924〉

«Уныние и сумрачность зимы…»

    Уныние и сумрачность зимы,

Пустыня неприветливых предгорий,

В багряной смушке дальние холмы,

А там, за ними, – чувствуется – море.

    Там хлябь и мгла. Угадываю их

По свежести, оттуда доходящей,

По туче, в космах мертвенно-седых,

Вдоль тех хребтов плывущей и дымящей.

    Гляжу вокруг, остановив коня,

И древний человек во мне тоскует:

Как жаждет сердце крова и огня,

Когда в горах вечерний ветер дует!

    Но отчего так тянет то, что там?

– О море! Мглой и хлябью довременной

Ты все-таки родней и ближе нам,

Чем радости всей этой жизни бренной!

〈1925〉

Ночная прогулка

Смотрит луна на поляны лесные

И на руины собора сквозные.

В мертвом аббатстве два желтых скелета

Бродят в недвижности лунного света:

Дама и рыцарь, склонившийся к даме

(Череп безносый и череп безглазый):

«Это сближает нас – то, что мы с вами

Оба скончались от Черной Заразы.

Я из десятого века, – решаюсь

Полюбопытствовать: вы из какого?»

И отвечает она, оскаляясь:

«Ах, как вы молоды! Я из шестого».

〈5.XI.38–1947〉

Nel mezzo del camin di nostra vita[102]

Дни близ Неаполя в апреле,

Когда так холоден и сыр,

Так сладок сердцу божий мир…

Сады в долинах розовели,

В них голубой стоял туман,

Селенья черные молчали,

Ракиты серые торчали,

Вдыхая в полусне дурман

Земли разрытой и навоза…

Таилась хмурая угроза

В дымящемся густом руне,

Каким в горах спускались тучи

На их синеющие кручи…

Дни, вечно памятные мне!

1947

Ночь

Ледяная ночь, мистраль

(Он еще не стих).

Вижу в окна блеск и даль

Гор, холмов нагих.

Золотой недвижный свет

До постели лег.

Никого в подлунной нет,

Только я да Бог.

Знает только он мою

Мертвую печаль,

То, что я от всех таю…

Холод, блеск, мистраль.

1952

Искушение

В час полуденный, зыбко свиваясь