жесткие условия, и Невилл обрел свободу только в 1467 году. Эти люди заплатили высокую цену за решение английского правительства "отложить" сдачу Онфлёра[970].

* * *

Тридцать лет английской оккупации наложили на Нормандию отпечаток, который сохранялся долгие годы. Старые противоречия упорно не желали утихать. Решение французского короля в феврале 1450 г. возобновить дело Жанны д'Арк оживило множество старых призраков. Карл VII не упоминал о Жанне с момента ее казни, в основном из-за неловкости, что перелом в его судьбе произошел благодаря женщине, которую Церковь осудила как колдунью и еретичку. Этот вопрос необходимо было решить, когда победа была окончательно одержана. Как отметил Гийом Буйе, парижский богослов, которому Карл VII поручил провести предварительное расследование, Жанна была осуждена за то, что она помогла ему вернуть королевство. Молчание короля, по словам Буйе, пятнало его честь и дискредитировало его достижения. Кардинал д'Эстутевиль, папский легат во Франции, проводивший еще одно предварительное расследование два года спустя, высказал примерно ту же точку зрения. Мать и братья Жанны требовали возмездия в отношении ее судей. Но многие другие предпочли бы забыть об этом эпизоде. Парижский Университет и кафедральный собор Руана, ставшие теперь опорой монархии Валуа, были одними из главных сторонников осуждения Жанны. Некоторые из ее судей были еще живы. Когда в 1455 г. после долгих предварительных разбирательств началось полномасштабное расследование предыдущего процесса, многие из тех, кто принимал в нем участие, дали показания. Почти все они утверждали, что он был подстроен англичанами, и прибегали к удобным провалам в памяти, когда речь шла об их собственной роли. Исход был столь же неизбежен, как и первоначальное осуждение. 7 июля 1456 г. статьи обвинений против Жанны были отменены по причине процессуальных нарушений, а ее признание было признано полученным под принуждением[971].

Тома Базен, епископ Лизье, писал, что нормандцев никогда не удавалось удержать в подчинении ничем, кроме силы, и что они возвращались к своему "естественному" и "древнему" подданству, как только могли. Однако карьера самого Базена показала, что это слишком простое объяснение. В период расцвета ланкастерской Нормандии, в 1420-х годах, английское правление было в целом признано нормандцами. Значительная часть землевладельческой знати и большинство городских олигархий активно поддерживали ее. Многие французы обнаружили, что двусмысленное прошлое вернулось к ним после 1450 года. Среди них был и сам Базен. Среди них был и архиепископ Руссель, сыгравший столь заметную роль в сдаче Руана. Муниципальный чиновник, председательствовавший на собрании горожан при сдаче Кана, извинялся за задержку возвращения города в лоно королевства, которую он объяснял английским гнетом. При этом сам он в течение шестнадцати лет служил лейтенантом английского бальи. В целом после завоевания Нормандии чистка чиновничества не проводилась. Администраторы в Руане, виконты, собиравшие местные доходы, советники и магистраты крупных городов, судьи, тюремщики и палачи без проблем перешли на службу монархии Валуа. Но многие шрамы остались. Среди нормандцев было немало тех, кому английское покровительство принесло немало пользы и они опасались за свое будущее при новом режиме[972].

Большинство руанцев, вероятно, были рады избавиться от англичан в 1450 г., но в течение следующих нескольких лет их энтузиазм по отношению к монархии Валуа ослаб, поскольку они столкнулись с ее централизаторскими устремлениями и значительно более высоким уровнем налогов. Управление Нормандией было передано в руки коннетабля Артура де Ришмона и графа Жана де Дюнуа. Вместе с ними в Нормандии появились такие стяжатели, как Пьер де Брезе, который был обязан своим положением королевской милости и с годами сколотил состояние на королевских должностях и спекуляциях землей. Как и другие крупные города Нормандии и других регионов Франции, Руан постепенно терял свою самостоятельность по мере того, как его муниципалитет втягивался в расширяющуюся сеть королевской власти. После нескольких лет существования в качестве столицы он стал еще одним провинциальным городом, управляемым из долины Луары. Карл VII упразднил многие провинциальные учреждения, созданные англичанами в Нормандии, в том числе местные аудиторские конторы и на некоторое время университет в Кане. Другие, такие как нормандские Штаты и апелляционный суд (Échiquier), были ограничены в своей независимости и полномочиях. Все это оскорбляло провинциальный патриотизм, который всегда был силен в Нормандии. К моменту проведения Генеральных Штатов в Туре в 1484 г. некоторые нормандцы забыли о трудностях английской оккупации и стали смотреть на нее через розовые очки. Делегация Руана сообщила собранию, что англичане никогда не грабили герцогство, не убивали и не налагали выкупы на его жителей, а постоянно старались защитить его от ужасов войны. По словам придворного хрониста герцогов Алансонских, писавшего примерно в то же время, значительная часть населения Нормандии по-прежнему считала английских королей законными наследниками Вильгельма Завоевателя[973].

Наиболее значительные изменения произошли в сельской местности, где ланкастерское землеустройство было отменено с крайне разрушительными последствиями. Компьенский ордонанс Карла VII от 1429 г. давал право прежним владельцам вернуть свои земли, освободив их от всех притязаний со стороны покупателей или залогодержателей. Им разрешалось взыскивать задолженность по арендной плате без ограничения срока и требовать приведения имущества в то состояние, в котором оно находилось на момент бегства его владельца. Повторно издавая ордонанс в октябре 1450 г., король признал, что его применение в Нормандии после тридцати лет английского владычества встретило широкое сопротивление и было раскритиковано юристами как несправедливое. Однако Карл VII имел обязательства перед нормандскими изгнанниками и настаивал на том, что ордонанс должен быть применен. Более того, он постановил, что этот ордонанс должен превалировать даже над теми условиями, которые он сам предоставил городам при их сдаче. Ордонанс был приглашением к насилию и судебным тяжбам в таких масштабах, которые быстро переполнили суды. Дворяне, вернувшиеся с войсками, обычно могли силой изгнать захватчиков своих земель. Мелкие землевладельцы оказались в менее выгодном положении и часто сталкивались с трудностями при возвращении своих владений. Стоимость земли упала, иногда ниже стоимости судебного процесса. Арендаторов было мало, и у них не было денег, чтобы погасить задолженность по арендной плате, особенно если они уже выплачивали ее своим английским лендлордам. Преследовать их было бессмысленно. Многие споры заканчивались компромиссом. Но даже те, кому удалось вернуть свою собственность, обнаружили, что она сократилась в результате военных действий и эмиграции. Поселения были заброшены. Здания лежали в руинах. В Танкарвиле вернувшийся Гийом д'Аркур, обнаружил, что его замок полуразрушен, а доходы резко сократились после его захвата в 1419 г. Греями из Хетона. Еще до восстания в Па-де-Ко в 1435 г. Греям удалось получать лишь около 60% от довоенного дохода домена. С тех пор доходы упали еще больше, в худшем случае до шестой части от первоначального уровня. Луи д'Эстутевиль вернул себе владения своего отца после четверти века капитанства в Мон-Сен-Мишель,