Он слегка откашлялся, прежде чем ответить:

– Я ни в коей мере не подвергаю сомнению ваш рассказ. И все же для пользы дела я хотел бы иметь хоть какое-то представление о том, как именно вы добыли эту информацию.

– Бо́льшую часть я собрала лично. С остальным – к примеру, с ночными наблюдениями за фермой – мне помог один верный человек. Это все, что я могу сказать. Да и зачем вам эти подробности? Что действительно имеет значение, так это их план. Угроза.

– Согласен. Прошу, позвольте задать еще один вопрос.

Как ни странно, но внезапный настороженный взгляд женщины напомнил ему еще об одном человеке, о котором он давно уже не думал: об Елкане Бенте.

– Хорошо.

– Вам не приходило в голову, что со всеми этими сведениями было бы логичнее обратиться к начальнику военной полиции? О… может быть, вы уже…

– Нет. – Она скривилась, словно откусила от куска испорченного мяса. – Я никогда не встречалась с генералом Уиндером, но презираю его, как и многие разумные граждане. У гражданского населения не хватает еды, а он продолжает издавать глупые указы о ценах, которые злят фермеров и только ухудшают наше положение. Я никогда бы не стала иметь дело с человеком, который вредит нашему делу не меньше, чем какой-нибудь вражеский генерал.

Что ж, в этом миссис Халлоран была не одинока. И ее слова прозвучали убедительно. Орри продолжал постукивать пальцами по столу. За закрытой дверью Джонс жаловался на какую-то ошибку в документе.

– У вас есть что-то еще?

– Других фактов нет, полковник. Хочу только еще раз пообещать, что если вы начнете расследование, то увидите, что каждое мое слово – правда. Но если вы не дадите делу ход и по какой бы то ни было причине проигнорируете то, что я вам рассказала, смерть президента ляжет на вашу совесть.

– Тяжелая ноша. – В тоне Орри в первый раз появились нотки неприязни.

– Она теперь ваша, полковник. Хорошего дня.

– Одну минуту… – (Миссис Халлоран уже поднималась со стула, но его строгий голос остановил ее.) – Мы не закончили. Сейчас я отведу вас к одному из наших служащих, и вы сообщите ему свое полное имя, адрес и другие необходимые сведения. В военном министерстве это обязательная процедура.

От ее напряжения не осталось и следа, она чувствовала лишь облегчение и огромную радость. Длинное, изрезанное морщинами лицо Мэйна, его терпеливая манера слушать, а главное – его гнев, когда она намеренно задела его совесть, а также его скрытая, но ощутимая сила – все это окончательно убедило ее в том, что чутье ее не подвело. Это был правильный выбор. Полковник Мэйн оказался именно тем человеком, которого она в нем увидела. Тем человеком, который был ей нужен.

– Спасибо, полковник, – улыбнулась она. – Я готова сотрудничать, если мое имя нигде не будет упомянуто.

– Постараюсь с уважением отнестись к вашей воле, но обещать не могу.

Бердетта заколебалась, подумала о Пауэлле. Потом пробормотала:

– Понимаю. Хорошо, я согласна с вашими условиями. Что вы предпримете для начала?

– Вот этого я сказать не вправе. Но могу заверить вас в одном: ваше сообщение не останется без внимания.

Она увидела, как блеснула сталь в его глазах, и поняла, что спорить и задавать вопросы дальше бессмысленно. Не важно. Она запустила механизм. Пауэллу конец.

– Разумеется, я обещал, что мы примем меры, – объяснял Орри жене тем же вечером. – А что еще я мог сказать женщине, которая изображает искренность? – Мадлен отметила слово «изображает», а Орри продолжал: – Я не сказал ей, что мы предпримем, потому что, черт бы меня побрал, если бы я знал, что тут можно предпринять. Я и теперь не знаю. Но кое в чем я ей не соврал. Сообщения о заговорах поступают регулярно. Но это… Не могу объяснить чем, но оно отличалось от других. И не потому, что эта женщина убедила меня. Думаю, она хочет кому-то отомстить или навредить. Возможно, Пауэллу. Однако меня тревожит один вопрос: зачем бы ей выдумывать такое количество конкретных деталей, если мы можем проверить их за час? Неужели она так глупа? Не похоже. Может, у нее такой способ мести. А может, это действительно правда.

– Пауэлл… – повторила Мадлен. – Этот тот самый Пауэлл – деловой партнер Эштон?

– Да, он.

– А если заговор существует, она тоже может быть в него вовлечена?

Орри думал всего мгновение.

– Нет, едва ли. Эштон уж точно не фанатик идеи раскола. Кроме того, по моему личному убеждению, те, кто пытается изменить историю с помощью убийств, страдают сразу несколькими формами расстройства ума. Первая и самая очевидная – оправдывать убийство, считать его великим подвигом во имя будущего. И другая, уже не такая очевидная – не думать о последствиях лично для себя. Эштон ничего не слышала о самопожертвовании, а если бы услышала, то лишь посмеялась бы. Эштон волнует только сама Эштон. Я еще могу поверить, что Джеймс способен рискнуть и ввязаться в какую-то безумную политическую авантюру, но только не моя сестра.

Мадлен кивнула.

– Но тебя еще что-то беспокоит?

– Да. Отказ той женщины обратиться к Уиндеру. Ее рассказ был идеально преподнесен. Казалось бы, Уиндер – первый человек, к которому следовало пойти в первую очередь. Он бы арестовал Пауэлла, запер его в камеру, а уж потом начал разбираться. Но вместо этого миссис Халлоран идет в военное министерство – наверняка понимая, что мы будем действовать намного более осмотрительно, чем военная полиция, хотя, разумеется, если заведем дело, то уже не отступимся. А Уиндер часто дела бросает. Мне кажется, результат для нее важнее быстрой мести. И она точно знает, где можно достичь этого результата. Это-то меня и тревожит… а еще все эти ее подробности. Мы постоянно слышим то об одном заговоре, то о другом, но редко получаем хоть какие-нибудь факты. А тут нам указывают прямо на гнездо заговорщиков. Она даже карту нарисовала, я ее запер в своем столе. Но больше всего меня беспокоит последняя деталь.

– Какая?

– Бомбы замедленного действия. Я впервые слышал, чтобы они упоминались в связи с задуманным убийством политика. Ножи, пистолеты – да, но не бомбы. Именно эта маленькая деталь в ее рассказе заставила меня напрячься, а вовсе не ее намеки на мою личную вину за то, что в результате нашего бездействия беда все же случится.

– Ты пойдешь к министру?

– Не сейчас. И к Уиндеру тоже не стану обращаться. Но я намерен сам проехаться вдоль реки.

Мадлен прижалась щекой к его правому рукаву:

– Но это может быть опасно.

– А если я этого не сделаю – может случиться несчастье.

– А потом…

Чарльз прервал рассказ, чтобы затянуться сигарой, докуренной почти до конца. Чем больше она уменьшалась, тем сильнее становился запах.

Августа плохо переносила дым, поэтому отодвинулась и повыше натянула на себя легкое одеяло. Огонек сигары погас; бледная грудь Чарльза исчезла в темноте.