давней кабацкой драке правым глазом. – Сегодня Степанку, а завтра и любого схватят, пытать удумают!

– Вот-вот! – заскрипел зубами убивец. – Будем ли терпеть тако, братцы? А то сил у нас нету, что ли? Доброго человека из беды выручить, от смертушки страшной спасти! Боярин Божин на Козьмодемьянской живет, там у него хоромины, кровью да потом чужим нажитые. Думает Данилко – спрячется за забором своим, усидит… Ан нет, шалишь, брат, шалишь!

– Идем, идем, братцы! – корчмарь с готовностью махнул рукой. – Забор Данилкин порушим, ослобоним безвинного, а боярам – пустим красного петуха, за все, за все рассчитаемся!

– Верно говоришь, Карп!

– Так как, идем, Никита?

– Идти-то – идем… – пригладив бороду, Злослов обвел соратников долгим задумчивым взглядом.

Потом, почему-то усмехнувшись, покосился на Карпа:

– Я чаю, человеце, у тя и оружье какой-никакое есть? Нам хучь бы вилы, да сгодились бы и мечи.

– Мечей нет, есть копья, рогатины, – тут же закивал корчмарь. – А буде понадобится – так и пороховое зелье сыщу!

– Вот так Карп! – восхищенно воскликнули в углу. – Вот так Одноглазый!

– Давай, давай, Карпуша, свои рогатины. И зелье пороховое давай!

– Ужо, покажем Божину, како людей хватати!

На Торгу, на паперти у церкви Бориса и Глеба неведомые людищи тоже подзуживали народ, противу бояр подбивали; да не надо было и подбивать особо, боярские-то неправды всем давно надоели хуже горькой редьки.

– Хоромины себе строят, скоты, а нам и жить негде!

– С оброчными людьми, с половниками, всякие неправды творят!

– А на усадьбах их дальних что деется? В Обонежской пятине, да в Деревской – один закон – сила боярская.

– Да чернецы Святой Софии тако же лютуют! А еще божьими людьми зовутися!

– Боярину нынче любой другой – тьфу! Обнаглели, поросячье семя!

– А детищи, детищи их сопленосые, стаями, аки псы, сбиваются, у Козьмодемьянской уж ни конному, ни пешему не пройти! Девок житьих хватают, портят, глумы да толоки устраивают!

– Ужо, мы им покажем глумы!

– На Козьмодемьянскую, братие! За вольности новгородские постоим!

Чуть поодаль, у Ивановской церкви, другие речи вели – чтоб купцам, торговому люду, по нраву.

– Забижают бояре торговлишку, все в свои руки жадные прибрать норовят!

– Третьего дня на московской дороге торговых гостей ограбили боярские люди!

– Да что там – третьего дня?

– Волки они дикие, а не бояре! Ни креста на них нет, ни закона!

– А князь, князь-то куда смотрит? Неужель не ведает?

– Да князю до наших дел… К тому ж он в московитские земли подался. А княгинюшка та еще змия, то всем ведомо!

– На Козьмодемьянскую, братцы! Покажем, кто во граде хозяин!

– Да что на Козьмодемьянскую? На Прусскую надо идти – тамо, тамо самый рассадник!

Как-то само собой вроде бы возбужденная прелестниками толпа вдруг разбилась на отряды – появились и рогатины, и арбалеты, мечи, а в небо взвилось вдруг шелковое синее знамя с вышитым серебристыми нитками образом Святой Софии. Зачинался мятеж. Едва вооруженные люди показались на мосту у детинца, в крепости тут же затворили ворота, а, чуть погодя, ахнули пушки. Ахнули запоздало – большая часть мятежников уже успела пройти на Софийскую и теперь растекалась вокруг неприступного кремля, подобно талой воде теплой весною.

Штурмовать крепость охотников что-то не находилось, иное дело – пограбить боярские усадьбы на Неревском да Людином концах, на той же Козьмодемьянской, на Прусской, на Чудинцевой…

Усадьбу боярина Божина разграбили враз – освободили несчастного Степанку, впрочем, очень быстро никому до освобожденного и дела не стало, да и боярина никто особенно не искал – к чему? Когда тут белотелые сенные девки одна другой краше, когда богатства – не счесть… Кто-то в хоромы полез, кто-то похватал девок, некоторые уже тащили мешками боярское серебро, возами вывозили сундуки да шубы.

Столь же быстро пали и все другие усадьбы на Козьмодемьянской, мятежники не пощадили и ближний Никольский монастырь, женский – «тамо житие боярское»! Ворвались с криками, с посвистом молодецким, шалея от безнаказанности и собственной воровской удали.

– А вона девку, девку лови! Видать, боярышня… Ах, посейчас спробуем – сла-адко!

Несчастных дев пускали на круг, шалили страшно, грабили, крушили все, что попадалось под руку, только что не жгли – боялись пожара. Город-то деревянный – враз запылает, сгорит!

Пала Козьмодемьянская, и Никольская обитель пала, лишь на Прусской вышла заминка – там не заборы – частоколы, да и народу оружного на усадьбах в достатке. Да и посаднки, тысяцкие опомнились, на Святой Софье в набат ударили, спешно выстроили дружину да ополчение, задачу указали прямую: перво-наперво окружить противников, да помощь им с Торговой стороны не пропустить, на Волховском мосту стоять крепко.

Так вот и вышло – как и раньше бывало – Торговая сторона – против Софийской, простые, житьи, люди – против боярства да клира. Так и ране бывало, да… да токмо давно уж новгородцы друга на дружку, как в старину, идти побаивались – князь великий за то карал прежестоко! А ныне нет князя… а княгиня что… баба – она баба и есть.

Ударил, поплыл над городом набат, заухали пушки.

– Господи! – взобравшись на воротную башню, перекрестилась княгиня. – Это что ж такое деется-то? Мятеж, мятеж… ох, лихо!

Темнело, и с башни хорошо было видно разгоравшееся на Козьмодемьянской зарево – видать, кто-то все же поджег чью-то усадьбу, а, может, и не поджег, может, по глупости обронил факелок.

Вот целая группа таких факелов – с двух сторон! – подошла к воротам усадьбы.

– Отворяй! – закричали. – Мы к вам, вои, ничего плохого не имеем – токмо княгиню лютую выдайте!

– Это почто же я лютая-то? – услыхав такое, остервенела Еленка.

Закусила губу, волосы пригладила, к воинам обернулась:

– Фитилек-то зажгите кто-нить…

Лично в руки фитиль и взяла, навела на толпу пушку:

– Ну, раз лютая, так и не обижайтеся…

Бабах!!!

Стреляла княгиня умело – единым выстрелом положила сразу четверых, тех, что стояли у самых ворот, стучали кулачищами. Кому руку оторвало, кому ногу, а кому и голову.

– Заряжай! – громко распорядилась Елена. – Пушки к частоколу тащите.

Частокол из дубовых, сажени в две высотой, бревен, это вам на забор, с наскока не возьмешь, не осилишь, тут вдумчивая осада нужна… Так вражины и действовали, на редкость вдумчиво – неожиданно для княгини и для всех ее людей. У ворот-то толпились обычные тати, пограбить явилися, как на Козьмодемьянской, а вот что касаемо остальных… Остальные действовали по-воински четко, зря не шумели, рогатинами да копьями не трясли – просто выждали до темноты, да подвезли на возах пушки – принялись обстреливать ворота. Пальнули раз-другой – только