К счастью, маме сейчас не до того: все ее внимание поглощено подготовкой к ужину — мама упорно называла предстоящее событие ужином, а не обедом. Старых знакомых можно пригласить просто поужинать, а если назвать это мероприятие обедом, то придется приглашать их уже «в гости» или «посидеть», но четверо «гостей», пришедших «посидеть», — это уж слишком напоминало отвратительное, с точки зрения мамы, слово «вечеринка». В общем, когда Шарлотта сказала, что хочет почитать кое-что к экзаменам, мама отреагировала спокойно и ничуть не удивилась. Правда же заключалась в том, что Шарлотте в ее теперешнем депрессивном состоянии было не до чтения. Прочитанные слова проносились в ее мозгу, не оставляя следа, не раскрывая значения: просто какая-то бессмысленная последовательность букв и знаков препинания. Она привезла с собой только одну книгу: небольшую, двухсотстраничную, рекомендованную мистером Старлингом. Монография называлась «Общественный мозг», автор — Майкл Гадзанига, прославившийся своими исследованиями и наблюдениями за пациентами, которым в терапевтических целях была проведена операция по рассечению мозолистого тела — того участка головного мозга, через который проходят все нейронные связи между полушариями. С месяц назад Шарлотта заглянула в книгу Гадзанига и просто пришла в восхищение.

Забравшись в старую развалюху, гордо именовавшуюся у них в доме «мягким креслом», она открыла книгу наугад. «В чем заключается причина такого явления: чем больше человек знает, то есть чем больше информации содержится в его мозгу, тем быстрее мозг работает, но при этом чем больше информации содержится в искусственно созданном подобии мозга (компьютере), тем медленнее он функционирует?» Шарлотте никак не удавалось понять, в чем смысл поставленной задачи. Зачем даже пытаться отвечать на этот вопрос? Какая, к чертям, польза в сравнении скорости быстродействия человеческого мозга и компьютера? Кому настолько нечего делать, чтобы этим заниматься? Ведь это же просто ерунда какая-то. Как может эта проблема сравниться по значимости с несчастьями, обрушившимися на нее? Какое отношение это имеет к ее беде, к тому, что ее просто поимели… да нет, что там скрывать и увиливать от очевидного — ее просто трахнули, да-да, трахнули чуть ли не на виду у посторонних в каком-то гостиничном номере, и при этом ее обидчик — похотливый красавчик из самого престижного студенческого клуба — еще и растрепал на весь кампус Дьюпонтского университета: его, видите ли, ужасно обломал тот факт, что она досталась ему девственницей! Отдав себя во власть страстей и похоти, уступив желанию обзавестись бойфрендом, Шарлотта принесла в жертву все — девственность, чистоту, достоинство, репутацию, а вместе с этим — свои стремления, надежды, мечты, обязательства перед теми, кто вырастил, выучил, воспитал ее, обещания, данные им всем перед отъездом из родного города… и как сегодня вечером она будет смотреть в глаза мисс Пеннингтон? Шарлотта старалась даже не думать об этом.

Она решила, что время, остающееся до минуты ее позора, будет идти медленнее, если его разделить на отрезки — например, по полчаса. «Ближайшие полчаса мне бояться нечего. Никто не вторгнется в мою жизнь. Я могу делать все, что угодно, а угодно мне откинуться в этом кресле, закрыть глаза и — не делать ничего, даже не думать. — (Впрочем, рассчитывать на то, что машинка в ее мозгу успокоится или хотя бы снизит обороты, рассчитывать не приходилось. Этому обезумевшему механизму все равно, есть у него полчаса покоя или нет: он продолжал лихорадочно работать на полной, нет, уже на запредельной мощности.) — У меня есть целых полчаса, а потом еще полчаса, но так далеко лучше даже не заглядывать. Там, впереди, — закат, сумерки и вечная мгла. Примерно в половине пятого солнце зайдет, но сейчас — сейчас меня просто нет и не будет в этом мире до половины пятого. Я живу одним мгновением, то есть нет, не мгновением, а вот этим получасом, который вырван из линейного течения времени и перенесен вместе со мной куда-то в другое пространство».

Мальчишки, Бадди и Сэм, вместе со своими друзьями Майком Кризи и Эли Мауком ввалились со двора в кухню, тяжело дыша, хихикая и подшучивая друг над другом:

— Ну вот, а говорил, не догоню! — Вроде бы голос Бадди.

— Бадди… — Это уже мама.

— Да я специально тебе поддался, а то будешь хныкать, как девчонка!

— Бадди! Мальчики, сколько раз вам говорить — снимайте сапоги, когда в дом входите! Вы только на себя посмотрите!

— А-а-а…

Бадди, Сэм, Майк Кризи, Эли Маук… мозговая машина работает на бешеной скорости… крутится, крутится, крутится все быстрее…

Да как же так? Оказывается, полчаса уже давно прошли, прошли бессмысленно, бестолково и бесполезно… и еще десять минут сверх того! Времени почти совсем не остается. Скоро уже пять, а там — все кончено. Гостей приглашали «на ужин» к шести, а в округе Аллегани принято приходить вовремя.

Когда девушка впадает в депрессию, она забывает обо всем, даже о, казалось бы, неистребимом в любой женщине желании хорошо выглядеть и производить впечатление. По крайней мере, так происходит с большинством девушек, если, конечно, их депрессия не является спектаклем все ради той же цели пощекотать нервы окружающим и произвести впечатление. Такие девушки не забывают привести себя в порядок и лишь после этого напускают на себя подавленный вид. Но девушка в настоящей депрессии, девушка, у которой действительно тяжело на душе, хочет лишь не попадаться никому на глаза. Что значит «хорошо выглядеть»? Она не заслуживает того, чтобы хорошо выглядеть. Выглядеть хорошо — это же обман, и даже не обман, а насмешка. В итоге Шарлотта надела то самое старое платье с набивным рисунком, в котором была на выпускной церемонии (и в котором впервые переступила порог клуба Сейнт-Рей!), позаботившись лишь о том, чтобы отпустить наскоро подшитый на руках подол, чтобы он прикрывал колени.

Из кухни донесся голос мамы:

— Шарлотта! Ты готова?

— Да, мама!

Шарлотта почувствовала в себе даже что-то похожее на раздражение. Ну почему она должна докладывать о готовности, как будто вся эта суета была затеяна по ее просьбе? И вообще, для хозяйки, которая никогда не устраивает вечеринок, а просто приглашает кое-кого на обед, вернее на ужин, мама явно слишком нервничала. По всему дому уже успел распространиться аромат жареной индейки… к нему добавлялся запах картофельно-морковного пюре с белым изюмом: точно, это и есть тот самый «секрет», деликатес ее далекого детства. Вскоре послышался еще и запах уксуса — мама залила им мелко нарезанный лук, который, естественно, предполагалось подавать в качестве приправы к тушеной фасоли… Все эти запахи всколыхнули в памяти Шарлотты чудесные воспоминания о празднованиях Дня Благодарения и Рождества. Она даже прониклась ощущением предстоящего праздника — да, опасный наркоз (или все же наркотик?) эта ностальгия. Вот только не слишком ли горьким получается возвращение в реальность после погружения хоть на несколько секунд в светлые воспоминания о детстве? Эх, мама, ну какой толк твоей маленькой умнице от того, что ты устроила для нее этот праздник обоняния? Ну, забылась она ненадолго, вспомнила себя еще чистой, честной и непоруганной и со всей отчетливостью поняла, что этого счастья уже не вернуть, что она никогда больше не сможет открыто посмотреть в глаза даже самым близким друзьям… Особенно самым близким друзьям.