— Давно мечтал увидеть вас и вашу прекрасную дочь в Париже, но, увы, безуспешно, хотя изрядно о вас наслышан. — Было очевидно, что он нащупывает верный тон.

Я держался любезно, как и подобало шестидесятитрехлетнему писателю скромной репутации в присутствии мировой знаменитости сорока одного года от роду.

Драматург шепнул что-то Твену и удалился.

— Не выпить ли нам у Дельмонико, — сказал Твен, явно обрадовавшись уходу Гарта, — как только кончится этот… несчастный случай. Старина Брет не сможет составить нам компанию. Говорит, что сразу после спектакля он снова будет репетировать с труппой. Это то же самое, что приглашать парикмахера к покойнику. Пользы никакой, а всем вроде бы от этого легче.

Когда пьеса наконец кончилась, мы прошлись пешком до Дельмонико, что совсем рядом. Джону и мне не давали ни на минуту забыть о свалившейся на нас чести, поскольку Марка Твена узнают все. Даже кучера, проезжая по Четырнадцатой улице, кричали: «Привет Марк!» А великий человек тем временем трещал без умолку.

Нас приветствовал Чарлз Дельмонико, который сообщил, что мы будем едва ли не самыми последними его клиентами, потому что они закрываются.

— Через месяц откроем ресторан на Мэдисон-сквер.

— Нет, вы только послушайте! — Твен театрально покачал головой. — Скажите, откуда возьмутся традиции в этой стране, если вы не успеваете еще привыкнуть к месту, где прилично кормят — несмотря на французские приправы, — как оно тут же закрывается?

Чарлз Дельмонико пропел гимн новому помещению ресторана и пригласил нас на торжественное открытие. Затем он подвел нас к столику неподалеку от входа.

— Мы сможем следить за всеми входящими и выходящими, а это, уверяю вас, будет поинтереснее любого спектакля. Ох уж эта пьеса! — вздохнул Твен.

Затем он выпил первый бокал виски «Олд фэшнд»[177] а мы с Джоном начали бутылку кларета. Я слушал внимательно, чтобы записать все, что говорил идол Америки, точнее, идол всего мира.

— Подумать только: эту вещь написал мой старый друг. Впрочем, с кем не бывает. Как корь. Полный провал. О чем я искренне сожалею. У старины Брета, бедняги, началась полоса невезения. Во-первых, он переехал в Нью-Йорк. Это фатальная ошибка — для некоторых. Затем подписал выгоднейший контракт — сочинять для «Атлантик мансли». И тут же забыл, как он писал раньше, то есть своим собственным стилем. А потом попробовал читать лекции.

Не мне осуждать это занятие, потому что сам знаю, тут можно заработать кучу денег, если только у вас есть сноровка. Но старина Брет, скажем прямо, не умеет вот так просто встать и начать болтать. И это весьма странно, если вдуматься, потому что он настоящий прирожденный враль. Потом пришла очередь театра, а это, доложу я вам, золотая жила в нашем деле.

Конечно, это не для вас, мистер Скайлер. О, я глубоко уважаю ваши э-э… исторические этюды. Но нам, журналистам, место в лекционном зале; еще можно, конечно, попробовать угождать дамочкам, почитывающим журнальчики, а это, уверяю вас, тяжкая христова ноша, если вы простите мне это выражение. Но скажу честно, самые большие и, уж конечно, самые легкие деньги, какие я заработал — а они текут до сих пор, — принесла пьеса, которую поставили по роману «Позолоченный век»…

— Я видел ее, мистер Клеменс. — Джон — страстный театрал. — Она мне очень понравилась, сэр. Особенно ваш полковник Селлерс.

— Рад, что понравилась, потому что, если бы вам и другим она не понравилась, я не получал бы раз в неделю кругленькую сумму, что так радует мою душу. Особенно после плохих рецензий на роман. «Чикаго трибьюн» — пусть эта газетенка снова сгорит дотла — назвала книгу чистым надувательство Му но это ничто в сравнении с тем, что написал обо мне подонок Уайтлоу Рид в «Трибьюн». Наверное, вы читали. Но я заставил его заткнуться, как в свое время заставил «Ивнинг пост» вдосталь нахлебаться водички. Знаете, конечно, что позволила себе «Пост». А может, вы в Европе это пропустили? Они написали, что я заплатил из своего кармана за обед, устроенный в мою честь! Я подал в суд и выиграл. Скажу вам прямо, старый Брайант — это лицемерная лиса, забравшаяся в курятник.

Он продолжал в том же духе. Твен очень серьезно воспринимает все, что пишут о нем в печати. Видимо, такова цена, которую приходится платить за популярность, а вообще-то в Соединенных Штатах нет ни одной газеты, к мнению которой умному человеку стоило бы прислушиваться.

Но Твен только разогрелся. Он снова вернулся к драматургии и заговорил о деньгах, которые можно заработать в театре.

— Я говорил Гарту, что помогу ему написать следующую пьесу. Мы хотим использовать его героя, язычника-китайца. Вот на что публика валом повалит, только покажи ей смешного китайца. А еще поговаривают, что хотят приспособить к сцене мою новую книгу.

— Тома Сойера? — К моему изумлению, Джон Эпгар ослеплен блистательной личностью за нашим столом; выясняется, что он отлично знает все детали жизни Твена.

— Да. Не скажу, что книга продается так, как я надеялся. С декабря продано чуть меньше двадцати пяти тысяч экземпляров… Это крохи по сравнению с тем, что принесли мне за первый год «Простаки за границей». Но если из книги сделать пьесу…

Твен начал второй «Олд фэшнд», а я, как обычно, заказал салат из омаров.

— Я сказал в театре, что вижу своих мальчиков, Тома и Гека, в исполнении двух хорошеньких девушек. Это всегда, знаете ли, имеет успех. — Том и Гек, видимо, герои его новой книги.

— Но будут ли девушки правдоподобны в этих ролях? — Да, Джон действительно прочитал книгу, которую я только видел издали. — Все-таки в вашей истории они настоящие мальчишки.

— Это в романе. А сцена — это нечто совсем иное. Золотая жила для тех, кого бог наделил даром, — не утверждаю, что я из их числа, но, впрочем, кому это точно известно?

До сих пор Твен — профессиональный писатель соответствовал моим самым мрачным ожиданиям. Но тут он перебрался на новую почву, что для меня явилось полным откровением:

— Скажу честно, я хотел бы все это послать к чертям и улизнуть с моей супругой в Европу. Как сделали вы, мистер Скайлер. Нет, только не в Париж. На этой земле нет ничего абсурднее французов. Но Англия — вот место, где вы можете в самом деле найти применение прошлому, которое у них есть… каким бы отвратительным оно ни было. А живя здесь, вы вынуждены растрачивать себя без остатка, пытаясь кое-как удержаться на плаву сейчас, сию минуту.

— Но ваша последняя книга, сэр, прекрасна. И