Ляоские командиры вели своих подчинённых из первых рядов, вдохновляя их не только громкими командами, но и личным примером. Их нетрудно было выделить из толпы — богатого вида латная броня с орнаментом в виде волчьих голов, и устрашающей формы шлемы, делали их заметными издалека. На глазах Инь Шэчи, один из них легко склонился с седла, словно и не был обременен тяжёлыми доспехами, точным ударом копья пронзил одного из пехотинцев, и мощным толчком сбросил тело с наконечника, швыряя его вперёд. Жуткий снаряд врезался в ханьский строй, сбивая солдат с ног, и приободрившиеся кидани ринулись в пробитую брешь, свирепо завывая, точно оголодавшие волки.

При виде их успеха, Шэчи внимательно прищурился — в нем, он заметил некую возможность. Далиский отряд пока что держался в стороне от битвы, и даже Ба Тяньши, у которого руки чесались вновь поработать огненным копьём, стоял в задних рядах. Причина тому была проста — перед боем, Инь Шэчи не погнушался обговорить совместные действия с ду-вэем Фанем. Юный наследник секты Сяояо не видел ни доблести, ни пользы в том, чтобы без толку мешаться под ногами у простых солдат, и сейчас, следовал их с Фань Шаохуаном плану. Но в особых случаях, вроде этого внезапного прорыва киданей, Шэчи не собирался сидеть без дела.

Му Ваньцин поняла кивок мужа без слов. Им уже почти не требовалось называть друг другу формы Семи Мечей Привязанности — совместные битвы и тренировки подняли их взаимопонимание выше человеческого предела. Вот и сейчас, Инь Шэчи ухватился за левую руку жены, и подтолкнул ее вперёд, тут же бросившись следом. Пара юных воинов прянула к врагу единой бело-красной молнией, ударившей прямо в военачальника киданей. Ещё на лету, меч Шэчи лёгким, небрежным взмахом срубил древко его копья, а клинок Ваньцин начисто снес голову с плеч врага.

Продолжая свой краткий полет, Инь Шэчи пинком выбил обезглавленный труп из седла, и в самый последний миг успел подхватить его голову.

— Кидани! — возопил он, стоя на конской спине рядом с женой, и вскидывая к небу свой жуткий трофей. — Смотрите на голову в моих руках! Сегодня, вы все отправитесь в Диюй, следом за ее владельцем!

Ляоские воины дрогнули и попятились, когда Шэчи с размаху метнул голову их командира вдоль вражеского строя. Разбрызгивая кровь из обрубка шеи, та с глухим стуком врезалась в нагрудник какой-то лошади, чей наездник, в страхе дернувшись прочь, едва не вывалился из седла. Отступив при помощи техники шагов, молодая пара вернулась к товарищам, где ее успех приветствовали радостные крики солдат.

Строй ханьцев вновь сомкнулся и нажал на врага, тесня его остриями копий, и всадники, ошеломленные быстрой и бесславной смертью командира, подались назад. Тут же, стоящие в задних рядах солдаты Сун вновь достали зажигалки, но на сей раз, не огненные копья были в их руках. Каждый из них держал по небольшому горшочку с надёжно залитым сургучом горлышком, из которого торчал шнур фитиля. Зашипели тлеющие запалы, глиняные ёмкости по широкой дуге отправились в самую гущу врага, брошенные твердой солдатской рукой, и оглушительные взрывы загремели по всей линии соприкосновения войск.

Строй киданей вновь смешался — боевые кони, посеченные глиняными осколками и ошеломленные грохотом взрывов, несли, куда глаза глядят, забыв о рвущих их губы удилах. Иные всадники и сами нахлестывали своих скакунов, охваченные суеверным ужасом — адский грохот и вонь сгоревшего пороха заставили их сердца дрогнуть, обращая ляосцев в бегство. Копейщики Сун немедленно воспользовались этим, напирая на расстроенные ряды врага. Младшие воинские начальники я-цзяны заходились в командных криках, и их подчинённые дружно снимали киданей с седла слаженными ударами копий, уколами наконечников гнали прочь обезумевших коней, и без труда отбивались от тех немногих врагов, что сохранили трезвый рассудок и желание сражаться.

Ляосцы не стали бездумно продолжать расстроенную атаку — зазвучали сигнальные рога, и потрёпанная конница оттянулась назад. Киданьские всадники перестроились, и, взяв короткий разбег, вновь ринулись на врага единой воющей и грохочущей лавой. Фань Шаохуан хладнокровно парировал этот натиск огненными копьями — зажглись фитили, вспыхнуло пламя, ударил частый дождь из железных и каменных капель, и конная атака бесславно захлебнулась. Не могущая набрать достаточно скорости на неровных предгорьях Хэншаня, тяжёлая кавалерия не сумела прорваться сквозь огонь и сталь, и опрокинуть врага ударами копий и натиском боевых коней, как задумывали ляоские военачальники. Вместо этого, остатки конницы оттянулись назад, давая дорогу пехоте.

Инь Шэчи оглядел стройные ряды тяжёлых пехотинцев Ляо с невольным уважением. Надёжно укрытые железными пластинами ламеллярной брони, словно драконы — чешуей, они ничуть не уступали в защищённости тяжелобронированным пешим солдатам Сун. Длинные стальные острия копий в их руках хищно блестели, тяжёлые мечи ждали своего часа в ножнах, а луженые глотки киданьских солдат испускали волчий вой и грозный, низкий рык, обещая врагам незавидную судьбу добычи.

Вновь вспыхнувшие огненные копья выкосили первые ряды ляосцев, и замедлили их наступление, давая ханьским командирам время выдвинуть вперёд свою тяжёлую пехоту. Несмотря на успех этого перестроения, и поддержку бомбометчиков, чьи снаряды продолжали сеять ужас и замешательство в рядах врагов, было ясно: в столкновении пеших солдат, ханьцы неминуемо уступят киданям. Слишком уж много тяжелобронированных воинов Ляо надвигалось на сунский строй, и слишком уж четким был их шаг, выдавая выучку и опыт. Ханьское построение же по-прежнему чернело кожаными доспехами простых солдат, и их деревянными щитами, обзаведясь лишь самой малостью металлических вкраплений пехотинцев в железной броне. Сияющий металлом строй ляосцев, наседающий на ряды сунской пехоты, выглядел топором палача, уже коснувшимся шеи жертвы.

— Друзья! — воскликнул Инь Шэчи. — Пришло время и нам обагрить клинки кровью врага! Покажем ляоским разбойникам силу семьи Дуань!

Девять фигур без спешки шагнули вперёд, обнажая оружие, и солдаты расступились, давая им дорогу. Кидани, привлеченные обманчивой уязвимостью этой безобидно выглядящей горстки людей, защищённых лишь тканью халатов и рубах, дружно бросились на них, выставив вперёд копья. Бросились, и отхлынули, оставив на утоптанной земле с полтора десятка неподвижных тел.

Копьё Ба Тяньши вилось вокруг его тела гибкой змеёй, в молниеносных бросках уязвляя врагов остриём, сбивая ударами древка, и рассекая сталь их доспехов лезвием длинного наконечника. Длина его оружия ничуть не мешала ловкому и подвижному далисцу: словно легендарный Чжао Цзылун[2], он разил и теснил врагов, многократно превосходящих его числом, с равной лёгкостью побеждая как ближних, так и дальних.

Хуа Хэгэнь бился спокойно и расчётливо, успевая сражать врагов и прикрывать своих. Точные удары его