пятидесятитысячной армией Ляо в узости горного перевала кажется заманчивой идеей, — продолжил он, и тон его приобрел отстраненную задумчивость. — Казалось бы, так мы сможем долго сдерживать врага малыми силами. Но это — опасное заблуждение. Стоит получше ознакомиться с местностью и силами врага, как станет ясно: встречать киданей на перевале — верная смерть. Местность Яньмыньгуаня необычна для горных перевалов, и из-за этой необычности кидани вторгаются в Сун именно здесь. Главная сила армии Ляо — тяжелая кавалерия. Ляоские лошади сильнее, крупнее, и выносливее сунских, и могут нести как доспехи, так и бронированных всадников. Прямой удар их конницы страшен, и мало какая пехота может его остановить. Но, как и всякой кавалерии, им нужна ровная местность для разгона. В горной долине Яньмыньгуаня ее, как ни странно, в достатке, — Хань Гочжун недовольно прикрыл глаза.

— Любой заслон, что мы можем поставить в долине Яньмыньгуаня, будет сметен тяжелой конницей киданей, как подгнившая плотина в половодье, — продолжил он. — Поэтому, мы вынуждены дать врагу бой на выходе с перевала. Местность там — чуть получше для нас: неровная и холмистая. Вражеская кавалерия сможет сражаться на ней, но не в полную силу. Отсюда, мой общий замысел на бой: построение наших войск должно выдержать первый удар врага, измотать его, и заставить отступить. Лучших путей к победе я не вижу, — генерал умолк, оглядывая карту с отрешенным видом.

— На нас идет армия провинции Наньцзин, вместе с сицзинской конницей, что составляет около тридцати тысяч солдат, из которых где-то треть — кавалерия, — голос полководца звучал с ровной отстраненностью, словно он повторял накрепко заученный и многократно обдуманный текст. — Сицзинская пехота отстала от передовых отрядов, и прибудет позже — завтра, или послезавтра. Елюй Нелугу желает как можно скорее пробиться сквозь защитников Яньмыньгуаня, и вырваться на просторы Срединной Равнины, из-за чего не станет ждать подхода всех своих сил. Он ударит по нам тем, что есть, таким образом разделяя свои войска. Это несильно нам поможет: одни только имеющиеся силы киданей втрое превосходят числом воинов под моим началом. Мы не можем уклониться от боя при Яньмыньгуане — отступи мы, и дай врагам сколько-нибудь простора, вражеская конница вцепится в нас, точно волки в стадо овец, и разорвет с той же легкостью. Какие-то сложные передвижения и построения войск также бессмысленны — враг попросту быстрее нас, и без труда сможет ударить в уязвимое место любого нашего строя. Таким образом, я не вижу ничего лучше, чем встретить войска Ляо в самом устье перевала, что является для наших врагов «местностью неустойчивости», а для нас — всего лишь «оспариваемой местностью»[1]. Преимущество невеликое, но лучше, чем никакого, — генерал Хань поднял взгляд от карты, и Инь Шэчи с невольной жалостью отметил всепоглощающую усталость, что наполняла черные глаза полководца. Впрочем, тот быстро взял себя в руки, оправившись от мгновения слабости.

— Какой вообще смысл сражаться, если мы настолько уступаем противнику? — сосредоточенно спросил Хуа Хэгэнь. — Понятно, что конница Ляо не даст нашим войскам отступить, но к чему без толку губить людей на вражеских мечах и копьях? Можно пожертвовать частью, чтобы спасти целое. Заслон из храбрых добровольцев сдержит киданей, пока основные силы уйдут. Отступив, сунские войска смогут навязать ляосцам бой на своих условиях — не думаю, что здешние горы знакомы врагу лучше, чем жителям Шэньси.

— Господин… Хуа, верно? — перевел на него взгляд полуприкрытых глаз Хань Гочжун. — Я думал и о таком плане. Он вполне разумен, но все же уступает генеральному сражению. Сначала, мы потеряем храбрейших из бойцов, поставив их в заслон. После, мы истощим свои силы в мелких стычках с опытными воинами Ляо. Киданям знакома тактика партизанской войны, как и защита от нее — конные и пешие дозоры неизменно сопровождают их армию на марше, а временные лагеря охраняются бдительными часовыми. Нападая исподтишка и под покровом ночи, мы сумели бы славно потрепать их войска, разменивая одного нашего бойца на двух-трех ихних, но даже такой обмен невыгоден нам. Под моим началом — восемь тысяч пехоты, и тысяча триста конников. Даже положив их всех, мы лишь обескровим одну из армий врага, открыв путь на Срединную Равнину десяткам тысяч воинов второй. Нет, пусть уж лучше враг истекает кровью, — он отрешенно покачал головой.

— Я расскажу вам нечто смешное, Шэчи, госпожа Инь, — промолвил он, криво ухмыляясь. — Помните нашу беседу перед прошлой битвой за Яньмыньгуань? Имеющиеся у меня силы — подкрепления, присланные правительством в ответ на мои тогдашние мольбы о помощи. Столичные чиновники собирали войска около месяца, и двигали их к границе примерно столько же. Забавно, правда? — он невесело хмыкнул. — Мы будем сражаться тем, что подготовлено к уже минувшей войне. Утешает одно — в Бяньцзине, конечно, сидят скряги и взяточники, но совсем не дураки. Мое послание о двадцатитысячном войске, идущем на Сун, было воспринято всерьез, и силы, высланные мне в помощь, более чем достаточны для отражения такого врага.

— Но… как это возможно? — озадаченно нахмурил брови Чжу Даньчэнь. — Все книги о военном искусстве ясно говорят — для верной победы в поле нужно не менее, чем троекратное преимущество.

— Это если стороны равны, — впервые за всю беседу, Хань Гочжун улыбнулся с искренним довольством. — В бою с дикарями, что вооружены палками и одеты в шкуры, и сотня тяжелой пехоты легко разгонит тысячу. Для нас, обученные ляоские воины, все эти щитоносцы, бронированная кавалерия, конные лучники, и даже гордость Елюй Нелугу, отряд стрелков с сычуаньскими арбалетами — не более, чем глупые дикари. Варвары, задумавшие палками и камнями угрожать крепостным стенам.

— Ничего не понимаю, — признался Дуань Юй. — Описанные вами силы врага совсем не кажутся ничтожными, господин генерал. Сычуаньские арбалеты же и вовсе грозное оружие.

— Не такое грозное, как то, что было прислано мне из столицы, — довольно ответил генерал Хань. — Пятьдесят тысяч огненных копий для пехоты, и пять тысяч — для всадников. Восемь сотен отличных огненных стрел. И, вдобавок, малые ручные бомбы — где-то пара тысяч цзиней. Со всем этим богатством, я готов сойтись в бою даже с тридцатитысячным вражеским войском, — дослушав его, Инь Шэчи радостно засмеялся, и захлопал в ладоши.

— Замечательно, замечательно! — воскликнул юноша. — Тела ляоских разбойников будут гореть в огне на холмах предгорий, а души их — жариться