class="p">Она какое-то время бесцельно, словно потревоженный призрак, слоняется по лужайке. Небрежным движением оглаживает резную спинку уличной скамьи, проходит дальше, останавливается у буйно разросшихся кустов, что источают ночью густой приторный аромат. Берет рукой тяжелое соцветие, подносит к лицу. Отворачивается и бредет дальше, словно слепая, то и дело натыкаясь на камни, прежде ограждавшие известняковую дорожку, а теперь беспорядочно валяющиеся в траве.

Замечает меня и застывает, оставшись стоять вполоборота. Черное строгое платье без кринолинов усиливает ее сходство с бесплотным призраком.

Делает шаг к воротам, и на меня будто веет могильным холодом. Чего мне ожидать от обезумевшей в горе женщины? Истерик? Проклятий? К этому я привык. Кинжала у нее в руках не видно, но мне ли бояться оружия?

С каждым ее новым шагом на спине неприятно холодеет позвонок за позвонком. Наверное, я должен что-то чувствовать по отношению к ней. Вину? Презрение? Холодное удовлетворение?

Но не чувствую ничего, кроме отстраненного любопытства.

Она останавливается по ту сторону ворот, но совсем близко: руку протяни — и коснешься темного платья.

Не очень-то хочется, впрочем.

— А, это ты… предатель и убийца! — произносит она хрипловатым голосом — знакомым и незнакомым.

— Да, это я, — пожимаю плечами.

— Зачем явился? Добить тех, кого еще не добил в этом доме?

— Я не воюю с женщинами и детьми.

— Тогда чего ты хочешь?

— Ничего.

— Ничего… — Она вцепляется тонкими, чуть узловатыми пальцами в прутья решетки, почти касаясь моих рук, и приближает лицо к моему — настолько, насколько позволяет ей невысокий рост. — А я вот хочу. Выцарапать тебе наглые глаза, проклятый убийца!

Мне хочется отпрянуть от нее, как от ведьмы, но я продолжаю стоять неподвижно. Смотрю в темные провалы ее глазниц.

— Я не убивал вашего сына.

— Мой сын… — ее голос срывается на шепот. — Мой мальчик… А ведь он не хотел… Это я настояла… Я позволила впустить тебя к ней в постель!

Я невольно озираюсь — на улице и во дворе пустынно и безлюдно, и все же ей лучше заткнуться.

— Почему ты не сгинул?! — стенает она и тянет руками решетку, будто хочет выломать. — Почему ты не сгинул тогда, когда она впервые притащила тебя в наш дом?!

— Я устал отвечать на этот вопрос. Так было угодно судьбе. Смиритесь.

— Зачем ты явился сюда и бередишь мои раны? Проклятый убийца… — Теперь она бессильно повисает на воротах, почти стекает по ним вниз, опускается на подогнувшиеся колени.

Я некоторое время раздумываю: стоит ли мне тоже опуститься на землю с этой стороны? Смотреть на коленопреклоненную женщину с высоты своего роста как-то не слишком удобно…

— Зачем ты это сделал? Зачем? Зачем?!

— Затем, что вы, господа рабовладельцы, возомнили, будто имеете право безраздельно владеть другими людьми. В моем лице к вам пришло возмездие и справедливость, только и всего.

— Откуда ты взялся? — ее шепот становится почти беззвучным. — Откуда ты свалился, словно проклятье на наши головы?

— С севера, — отвечаю я. — И если бы ваш сын захотел меня услышать, когда я пытался до него достучаться — кто знает, может он теперь был бы жив.

— Жив? — она поднимает лицо и смотрит на меня снизу вверх, запрокинув голову. — О нет! Я не верю! Тебе нужна была она — и ты все равно убил бы Диего, чтобы получить ее! Ее — или то, что так манит тебя меж ее ног!

Клянусь, если бы я сейчас был по ту сторону ворот, я убил бы ее, несмотря на опрометчивое заверение, что не воюю с женщинами.

— Возьмите себя в руки, донна, — говорю холодно. — Истерики не делают вам чести. Да, вы затолкали меня к ней в постель насильно, своими руками. Теперь пожинайте, что посеяли.

Она долгое время сидит у ворот, подол платья распластан вокруг ее ног черной медузой.

— Ненавижу тебя. Ненавижу…

— Ну, я тоже от себя не в восторге. Но как-то приходится с собой уживаться.

— Зачем ты явился сюда? — вопрошает она в который раз.

— Хотел увидеть детей, — признаюсь честно.

Она смотрит непонимающе. С усилием поднимается, цепляясь руками за решетку.

— Ты… пришел забрать их у нее?

Ее слова — бесспорно, глупые, — почему-то больно жалят у сердца. Ответ застревает в горле, и я на мгновение представляю себе, что было бы, если бы я и вправду отнял детей у Вель… Забрать их однажды, сесть на корабль, уехать на север, отыскать родной дом…

За грудиной вновь разрастается дыра размером с океан. Без Вель мне не нужен север. Не нужен целый мир. Не нужна жизнь. А клубок взаимных обид, отягощающий наши сердца, лишь усугубится.

— Нет. Пусть я чудовище, но не настолько, чтобы лишить детей матери. Я просто хотел их увидеть.

— О… — удивленно выдыхает Изабель Адальяро, пытаясь разглядеть в темноте мое лицо. — Значит, ты их…

Она глотает слово, так и не сорвавшееся с языка. А затем, еще больше напоминая бесплотный призрак, уходит прочь от ворот.

До полуночи я жду, сам не знаю, чего, но никто больше так и не выходит.

Я проводила взглядом торговый флейт, чья грузовая ватерлиния пока возвышалась над спокойной поверхностью моря на добрых два фута, и с наслаждением вдохнула свежий морской воздух в пустующем порту. Корабль ушел почти порожняком, но совсем скоро достигнет Туманных островов и до самых краев наполнит грузовые трюмы чугуном и железом с плавильни Адальяро. Дальше он отправится на север, где дядюшка, получив мое сопроводительное письмо, поможет выгодно продать мою собственность и превратить железо в золото и серебро.

Закрыв глаза, я подставила лицо легкому ветерку и попыталась вызвать в памяти лицо дядюшки — усталое, с суровыми складками у рта, но с бесконечно добрыми глазами, вокруг которых время от времени собирались гусиные лапки. Почему-то казалось, что если бы он был здесь, в Кастаделле, то многих проблем городу удалось бы избежать…

Здесь, на юге, мне отчаянно не хватало отеческой поддержки.

— Изволите ехать, госпожа? — спросил Вун, придерживая за уздцы разомлевшую от жары лошадь.

— Да, Вун. Сейчас наведаемся в доходный дом, раз уж мы неподалеку, как раз подошло время

собрать плату. Затем съездим на рынок — проверим, удалось ли торговцам обменять утренний улов на семена для засева. А после заглянем в кузнечную мастерскую — может быть, уже готовы наши плуги.

До обеда пришлось поколесить по городу, решая насущные хозяйственные дела. Я могла бы отправить с Вуном и Лей — торговаться и проверять качество товара у нее получалось не в пример лучше меня, но сегодня я хотела своими глазами убедиться, что зафрахтованный для меня корабль отбыл на север.

А еще я