склонившемся над бесчувственным бойцом, я узнала доктора Гидо. Рядом с ним, по другую сторону от раненого, на коленях стояла Лей, окровавленными щипцами раздвигая края резаной раны. Ловкие пальцы лекаря уверенно держали тонкие ручки страшных на вид инструментов, орудующих внутри человеческого тела.

Мне стало дурно, и я на мгновение прикрыла глаза. Когда я открыла их, Тея уже исчезла, а лекарь зашивал рану.

— Доктор Гидо, — осмелилась позвать я, когда он вымыл руки в подставленном прислужницей тазу, в то время как две женщины волоком утаскивали все еще бесчувственного бойца, а другие тащили на его место другого.

— А, донна Вельдана! — скупо сказал он. — Вы пришли помогать?

Я облизнула пересохшие губы.

— Простите… Я… хотела…

Но доктор Гидо, кажется, уже меня не слышал: он склонился над обрубком руки следующего несчастного. Я пошатнулась, но на помощь мне пришла Лей, до того дававшая распоряжения сестрам милосердия. Повернув голову и утерев мокрый лоб локтем, она подошла ко мне и устало улыбнулась.

— Лей, ты не знаешь, живы ли…

— Да, живы, — ее черные глаза лучились теплом. — Вон они, все втроем — Вепрь, Зверь и Жало. Только Акуле не повезло.

Она указала в сторону трибун, где толпился народ. Только теперь мне удалось разглядеть в полумраке фигуры Джая, Хаб-Арифа и Керуш-Зиба, склонившиеся над чем-то… или кем-то.

Невероятное облегчение нахлынуло на меня с такой силой, что едва не сбило с ног. Я уже не слышала Лей, когда побрела, осторожно петляя между лежащими вповалку ранеными, в сторону дальнего сектора трибун.

Он был весь в порезах, наскоро перехваченных окровавленными бинтами, и тем не менее живой и целый. Мои губы шевелились, вознося благодарственную молитву Творцу. Я замерла в нескольких шагах от них, не позволяя поддаться чувствам и броситься к нему в объятия. Он повернул голову и встретился со мной взглядом. Его губы дрогнули, в их движении я прочла свое имя… но не услышала звука.

— Госпожа Адальяро, — почтительно склонил голову Хаб-Ариф. Ему досталось не меньше, чем Джаю, и все же все они могли держаться на ногах, в отличие от их четвертого товарища.

Мой взгляд опустился ниже — я узнала парня, в обществе которого в последнее время видела Джая. Его звали Акула, а настоящее имя вылетело у меня из головы.

Он был тяжело ранен и едва дышал, с трудом хватая ртом воздух. Смуглая кожа казалась серой и отливала синевой вокруг губ. Арбалетный болт торчал из его груди, прямо у его основания была наложена повязка.

— Что… что… почему вы не отнесете его доктору Гидо? — недоуменно спросила я.

Джай, слегка прихрамывая, подошел ко мне ближе и посмотрел прямо в глаза.

— Гидо его уже видел. Ничего нельзя сделать. Пробито легкое. Он обречен.

Я смотрела на его усталое, хмурое лицо и чувствовала горечь. Мне не хотелось верить, что столько мужчин — молодых, полных жизни и сил, совсем недавно отвоевавших себе свободу, вновь вынуждены умирать, в крови и мучениях.

— Закончится ли это когда-нибудь? — прошептала я чуть слышно. — Все эти войны, смерти, страдания и увечья?

— Ты и в этом готова меня обвинить? — зло дернулись губы Джая. — По-твоему, я должен был сдаться?

Я промолчала и отвела глаза. Он задал вопрос, на который у меня не было ответа. Я не знала теперь, на чьей стороне правда. Годы назад, когда Джай рассказывал мне об избавлении для угнетенных рабов, я представляла себе новый мир совсем иначе — так, как живут у нас на севере. Где у каждого человека, даже самого бедного, есть возможность выбирать свою судьбу, ремесло, лорда. Выбирать себе супруга и вместе с ним растить детей. Джай добился избавления для бесправных рабов, но к чему это привело? Кто стал счастливее? Уж точно не господа, которых после восстания никто не делил на виновных и невиновных. Жгли, грабили, убивали и насиловали всех без разбору. Так может быть, счастливы эти гордые, сильные мужчины, которые и теперь, после избавления от рабских цепей, продолжают умирают от ран в круге Арены? Или, может быть, молодой и полный жизни Акула, которого силы покидают теперь с каждым новым вздохом? Сколько бывших рабов осталось в живых после сражения с армией Саллиды? А сколько осталось солдат с другой стороны? Разве не будут за погибших мстить власти страны с удвоенной силой? И что вообще войско Джая сделало с побежденными?

— Где солдаты регулярных войск? Я не видела никого из них на Арене, — оглянулась я, ошеломленная страшной догадкой. — Вы… всех их убили?!

— О да, я лично перерезал глотку каждому, — рот Джая искривился в ядовитой усмешке. — Ты ведь это хотела услышать, да?

«Я только хотела убедиться, что ты жив», — жгли мой язык невысказанные слова. Но они так и остались невысказанными. Я все меньше узнавала в этом мужчине, одержимом гневом и разочарованием, своего Джая. Благородного, сильного, понимающего, умеющего быть нежным и ласковым.

— Они в Сенате, — сквозь зубы процедил Джай. — Негоже господам стонать от боли рядом с чернью. И у них там куда больше лекарей, чем у нас. Над пленными никто не измывается, их даже кормят досыта. Сходи и убедись сама.

С этими словами он развернулся и вновь подошел к Акуле. Опустился перед ним на колени, взял боевого друга за руку.

Подобрав юбки, я побрела по замызганным ступенькам вниз. Надо найти Тею и предложить ей свою помощь. Пусть я никуда не годилась как лекарь, но уж подать раненому воды, поправить повязку или сказать слово утешения я еще способна.

Победу в битве под Кастаделлой празднуют добрую неделю. Но празднества не ограничиваются разграблением господских винных погребов, повсеместным курением дурмана, поеданием живности, украденной на хозяйских дворах, и пьяными песнопениями по ночам. Поджоги и убийства продолжаются — и едва ли не чаще, чем до битвы, а людей, чтобы следить за порядком в городе, после побоища стало гораздо меньше.

Первый военный совет, собранный после зализывания ран и подсчета убитых и раненых, тоже напоминает поле битвы.

— Зачем нам эта сраная верхняя палата? — возмущается Эйхо, после битвы получивший должность сотника и загордившийся этим не в меру. — Мы и сами способны управиться с городом! Пусть господа убирают свои жирные задницы из сената и подчиняются нашим законам!

— Кастаделла — не отдельное государство, — терпеливо втолковываю я. — Если мы хотим, чтобы с нашими решениями считались в Сенате Саллиды, мы должны соблюдать закон.

Эйхо гневно сопит, не желая сдаваться.

— Они все равно принимают то, что ты им велишь. Так какой от них толк?

— Я рассчитываю на помощь севера, — разъясняю я. — Аверленд