автора и принося ему этим вред, в то же время все-таки даст возможность появления записок в свет!

Интересных фотографий мало – большинство вырезки из «Донской волны», и технически они настолько плохи, что помещать их не стоит. Относительно массы портретов «вождей» – я тговорил помещать их – это мало любопытно.

Я начал читать и нашел кроме мест, нуждающихся в переделке, прямые ошибки, армия Юденича отошла в Латвию, а не в Эстонию, начальник штаба Шиллинга Чернов, а не Чернавин. Поместили и мое посольство к Деникину, которое лично для меня связано с такими почти трагическими воспоминаниями… и тут я настоял на прибавке «фон», которой не было <…>

<…> Вероятно, публика думает, что мы с ПНВ готовим мобилизацию, а не… мемуары. <…>

Должен еще отметить и готовность ПН вычеркивать положительно все – временами уже я его удерживал от этого… Но карт-бланш он мне все же дать не согласился…

20 февраля 1928 г.

<…> ПНВ вычеркнул из своих записок все лишнее о Государе… И это правильно, так как он не был к нему так близок, чтобы иметь правильное суждение. <…>

ПИСЬМО СЕКРЕТАРЯ ГЕНЕРАЛА П.Н. ВРАНГЕЛЯ М.Н. КОТЛЯРЕВСКОГО ГЕНЕРАЛУ А.А. ФОН ЛАМПЕ

11 апреля 1928 г.,

Брюссель

Дорогой Алексей Александрович!

Ужасное горе! Сегодня выявилось, что у П.Н. туберкулезный процесс левого легкого в очень сильной активной форме. Анализ мокрот показал наличие большого количества туберкулезных палочек. Температура очень высокая. Если Господь смилуется, то, как только температура немного понизится, увезем в горы.

Всего доброго.

Ваш Н. Котляревский

ПИСЬМО М.Н. КОТЛЯРЕВСКОГО ГЕНЕРАЛУ А.А. ФОН ЛАМПЕ

16 апреля 1928 г., 11 ч. утра,

Брюссель

За вчерашний день произошло очень большое ухудшение. Температура дает огромные колебания с 39 на 36,2 и обратно 39. Вчера были явления характера мозгового. Врачи считают положение чрезвычайно опасным и считают, что благоприятный исход болезни будет чудом. Какое страшное, ужасное горе!

Ваш Н. Котляревский.

ИЗ ПИСЬМА ГЕНЕРАЛА А.А. ФОН ЛАМПЕ НЕИЗВЕСТНОМУЛИЦУ

28 апреля 1928 г.

<…> Очень я хочу уйти! Это не падение духа, это сознание неизбежности обреченности дела, которому отдано так много <…> Всегда нехорошо, когда дело или интерес жизни сосредоточен в одном человеке, а тут это именно было так и очень ярко так!

У меня сейчас громадная задача характера морального обязательства. Петр Николаевич в феврале вызывал меня очень настойчиво в Брюссель и, когда я приехал из Парижа на пару дней, то, несмотря на все мои отговорки, засел со мной за корректирование своих записок, законченных еще в 1923 году!

Прокорректировав, он отдал их в безвозмездное пользование «Белому делу» и в самой категорической форме настаивал на том, что я немедленно взял их с собой в Берлин… Как я ни отговаривался, предпочитая, чтобы их послали по почте, он настоял на своем и просил прислать ему сведения о провозе через границу, не доезжая до Берлина.

Все это было закончено 1 марта, а через две недели он слег, чтобы больше не вставать…

<,„> Как будто он понимал где-то внутри, что ему надо с этим делом спешить… Много он вычеркнул полемики, и в том числе и с Деникиным… Убрал он примерно 1/8 всего объема записок… Не знаю, удастся ли мне осуществить их печатание.

ИЗ ПИСЬМА ГЕНЕРАЛА А.А. ФОН ЛАМПЕ ГЕНЕРАЛУ П.А. КУСОНСКОМУ

21 мая 1928 г.

<…> В Брюсселе я говорил Петру Николаевичу то, что записки сухи и что продажа пойдет вяло. Он, почти соглашаясь, нервно настаивал на их печатании. Я не мог ему отказать. Я добился того, что они были названы просто «Записки» – это лишает их претенциозности. <…>

ИЗ ПИСЬМА ГЕНЕРАЛА А.А. ФОН ЛАМПЕ НЕИЗВЕСТНОМУ ЛИЦУ

24 июля 1928 г.,

Берлин

<…> С записками П.Н. Врангеля, исполняя его предсмертную просьбу, я буквально кинулся в воду, издавая две книги… Они стоят 11 тысяч марок,5 тысяч я достал, 5 тысяч должаю под будущий тираж (а если он не оправдает надежд?), а 1 тысячи мне и посейчас не хватает! Что стоило бы тому же Юсупову помочь, благо он был в дружбе с П.Н. Врангелем, ведь это только 6тысяч франков… И как я выплыву – не знаю. Знаю только одно, что первый том я издал… издам и второй. <…>

ИЗ ПИСЬМА БАРОНЕССЫ М.Д. ВРАНГЕЛЬ ГЕНЕРАЛУ А.А. ФОН ЛАМПЕ

19 августа 1928 г.

<…> Во-первых, по поводу того, как писались эти «Записки». Изменения в них, как они сделаны, мне достоверно известны. Последний год[20], когда уехала семья в Бельгию, я тогда оставалась с сыном одна, и вот в долгие зимние вечера он просил меня читать их ему вслух, чтобы он мог бы в виде слушателя обратить на многое внимание в них. Самые главные изменения были сделаны им именно тогда, <…> в Вашем экземпляре измененные страницы вырезаны. Я спросила его относительно дат[21], не изменит ли он? Он определенно ответил мне; я хочу, чтобы знали, что они написаны до Деникинских записок, а не то чтобы я оправдывался как бы на его обвинения. Я знаю, что он взял слово с Ник. Мих.[22], что по напечатанию не только черновик, но и Ваш экземпляр самим Ник. Мих. должен быть уничтожен, настолько он не хотел, чтобы до рукописи касались, и я очень надеюсь, что Н.М. волю покойного исполнит. Да и на что нужен черновик – это его интимное, раз он так его сберегал. Многое было им в нем написано в пылу возмущения, он смягчился и, слава Богу, ничего исторического не пропало. Это его душевное и только. Я строчка за строчкой знаю, что он вычеркивал. <…>

2-е. Вы указываете[23], где хранится 2-й экз. или, вернее, черновик, с теми исправлениями, которые он именно не хотел, чтобы видели интересующиеся ими. Он многое смягчил в свои исправления, он или густо зачеркивал, или вырезал, и во всяком случае был бы определенно против, чтобы их расшифровывали. По счастью, несмотря даже на предисловие Ваше, оно будет сокрыто ото всех. Он мне сказал, что [экземпляр] будет уничтожен. Но сколько породит толков его исчезновение, не будем же мы рассказывать, что он просил уничтожить. <…>

ИЗ ПИСЬМА ГЕНЕРАЛА А.А. ФОН ЛАМПЕ БАРОНЕССЕ М.Д. ВРАНГЕЛЬ

21 августа 1928 г.,

Берлин

<…> Что касается до второго экземпляра, то Н.М. писал мне о выраженной Петром Николаевичем воле уничтожить и второй экземпляр, и манускрипт, находящийся у меня. Воле Петра Николаевича, конечно, надо покориться, и я верну манускрипт, как меня о том просил Котляревский, но будь я на месте Н.М. – я в свое время