которые, как мы, честно стремятся свергнуть кучку насильников – большевиков, обманом захвативших власть». (1920)

«Я всей душой жажду прекращения гражданской войны. Каждая капля пролитой русской крови отзывается болью в моем сердце». (1920)

«Программу свою я объявил и от проведения ее не отступлю. Благо и свобода народа; внесение в русскую жизнь оздоровляющих начал гражданского строя, чуждых классовой и племенной ненависти; объединение всех уцелевших от разгрома живых сил России и доведение военной и идейной борьбы до желанного часа, когда русский народ властно выразит свою волю: как быть России.

Для проведения этой программы мне нужны люди сильные духом, знающие народную жизнь и умеющие ее строить. Партийная или политическая окраска их для меня безразлична: были бы преданы Родине и умели бы разбираться в новых условиях». (1920)

«В заботах материальных не забудем, что не менее хлеба насущного России нужна здоровая жизненная энергия. Будем беречь ее истоки – религию, культуру, школу, будем готовить для России деятельную и знающую молодежь и ревностно оберегать святыню народных надежд – Церковь» (1920).

«Меня постоянно спрашивают о “политическом кредо” Армии. Русская армия не может быть назвала аполитичной. Сама природа гражданской воины зачисляет каждую из борющихся сторон в тот или иной политический лагерь, в данном случае – большевистский-интернациональный или антибольшевистский-национальный.

Будучи прежде всего национальной, Русская армия собрала под своими знаменами всех тех, кто в стремлении освободить Родину от врага народа, врага общего для всех национальных партий, борется за русскую национальную идею.

Доколе эта борьба не закончена, вокруг Армии должны… объединиться все – от республиканца до монархиста.

Армия ставит себе задачей свержение большевизма для обеспечения народу свободного волеизъявления по вопросу о будущей форме государственного устройства России. Впредь для выражения народом своей воли Русская армия будет вести борьбу не за монархию, не за республику, а за Отечество.

Будучи сам по убеждениям монархистом, я как Главнокомандующий Русской армии вне партий» (1921).

«Я неоднократно говорил и писал, что мне хоть с чертом, да за Россию. Однако в моем понимании этот черт не должен был в вознаграждение за свои услуги получить возможность оседлать Россию» (1922).

«Хотелось бы, чтобы творимые противниками Армии легенды о ее реакционности, о ее бонапартизме были рассеяны, хотелось бы, чтобы русские люди поняли наконец, что Армия – живой символ национального бытия, что в ней фундамент того живого стройного здания, которое придется воздвигать на развалинах советской России.

Политическое кредо Армии ясно, и высказывалось и мной, и моими ближайшими помощниками: Армия ведет борьбу не за монархию, не за республику, а за Отечество. Она не пойдет за теми, кто захочет навязать России, помимо воли народа, тот или иной государственный правопорядок, но станет на страже того порядка, который будет установлен действительно свободным волеизъявлением народной воли» (1922).

«Все прошлое России говорит за то, что она рано или поздно вернется к монархическому строю, но не дай Бог, если этот строй будет навязан силой штыков или белым террором… Кропотливая работа проникновения в психологию масс с чистыми, национальными лозунгами может быть выполнена при сознательном отрешении от узкопартийных, а тем более классовых доктрин и [наличия] искренности в намерениях построить государство так, чтобы построенное удовлетворяло народным чаяниям» (1922).

«Нужна длительная работа, чтобы в народном сознании оба эти понятия[24] вновь слились воедино. Пока этот неизбежный процесс не завершится, причем вне всякого насильственного воздействия со стороны, пока оба эти понятия не станут вновь однородными, пока понятие “монархизм” не выйдет из узких рамок политической партии, Армия будет жить только идеей Родины, считая, что ее восстановление является реальной первоочередной задачей.

…Идея служения Родине сама по себе так велика, диктуемые ею задачи так многообразны, что в ней, в этой всем понятной идее, надо искать то начало, которое должно объединить Армию, народ и все государственно мыслящие и любящие Родину элементы» (1922).

«Армия и сейчас составлена на девяносто процентов из монархистов, но имеет перед собой одну лишь первоочередную задачу – свержение большевистского ига. Вопрос о форме правления является в глазах Армии вопросом первостепенной, но не первоочередной важности, притом не подлежащим разрешению силой штыков… Я непоколебимо верю в то, что преждевременное провозглашение извне монархического лозунга наносит вред монархической идее» (1922).

«Армия на чужбине – последнее ядро национальной России. Вокруг этого ядра собираются все те русские люди, кто ставит Родину выше партий и лиц. Как только Армия станет орудием определенной политической партии, она перестанет быть национальным ядром» (1922).

«Не может… называться “Русской” та армия, вожди которой подписали Брест-Литовский мир» (1923).

«Русская армия – это не только последняя горсть защитников Родины, это не корниловцы, марковцы, не гвардейцы – последний батальон Императорской Гвардии; это не донские, кубанские, терские казаки. Русская армия – это все русское воинство, оставшееся верным русскому знамени, Русская армия – это все, что не Совдепия, – это Россия…

И пока не умерла Армия – она, эта Россия, жива.

Начатая десять лет назад борьба за Родину не окончена, и вставшая по призыву Царя Русская армия, ныне в изгнании, в черном труде, как некогда на поле брани, отстаивает честь России.

Пока не кончена эта борьба, пока нет Верховной русской власти, только смерть может освободить русского воина от выполнения долга» (1923).

«Воин не может быть членом политической партии, хотя бы исповедующей те же верования, что и он. И офицер старой Императорской армии не мог состоять членом монархической партии так же, как не мог быть членом любой другой…

Значит ли это, что каждый из нас не может иметь своих политических убеждений, не может интересоваться политической жизнью родной страны? Конечно, нет.

Мы, старые офицеры, служившие при Русском Императоре в дни славы и мощи России, мы, пережившие ее позор и унижение, не можем не быть монархистами. И воспитывая будущее поколение русских воинов, тех, кто вновь будет ковать мощь и славу нашей Родины, мы можем лишь радоваться, что они мыслят так же, как мы.

Но мы не можем допустить, чтобы, прикрываясь словами “Вера”, “Царь”, “Отечество”, офицеров вовлекали в политическую борьбу…» (1923).

«Если Белому делу суждено кончиться, то пусть конец этот будет так же почетен, как и весь “белый” крестный путь» (1924).

«Наше изгнание может продлиться, нас могут постигнуть новые испытания, но Армия будет жить. Она примет новые формы бытия, но останется русской национальной ценностью за рубежом России, грозной врагам не силой оружия, а