его матери в «Справке», составленной 14 октября 1937 года «врид» начальника III отдела ГУГБ НКВД СССР комиссаром госбезопасности третьего ранга (уже известным нам по делу Жуховицкого) Минаевым, сказано: «Добраницкая Елена Карловна, 1888 г. рождения, уроженка г. Митавы, по национальности немка, гр[ажданка] СССР, беспарт[ийная]». «Справка» заканчивается фразой: «Добраницкий К. М. и Добраницкая Е. К. подлежат аресту». В момент ареста Добраницкая работала, согласно этому документу, «в качестве руководительницы кафедры Коммунистического института журналистики». Мать и сын с женой Анной (Ниной) Георгиевной (племянница А. И. Троицкого – см. выше) жили вместе; сыну молодых Добраницких был год и семь месяцев.

Отец арестованного Мечислав Михайлович Добраницкий, польский еврей (в собственноручно заполненной «Анкете арестованного» в графе «национальность» К. М. Добраницкий написал «еврей» – л. 16, в «Справке» значится: «по национальности поляк» – л. 1), участник российского революционного движения (ср. цитированные ранее показания И. А. Троицкого). В 1924 году он «получил назначение на работу в Гамбург в качестве генерального консула, в связи с этим я и переехал к нему в Гамбург» (машинописный протокол допроса К. Добраницкого от 19 ноября 1937 года, л. 20). Ранее, в 1924 году, Добраницкий «был вывезен родителями в Австрию для лечения» (Там же). До этого – по крайней мере, после Февральской революции – Добраницкие, видимо, жили в Петрограде: в дневнике К. Чуковского 30 апреля 1917 года упомянут «Казик», который вместе с детьми писателя находился в Куоккале, а 29 сентября 1924 года записано: «Был у меня Мечислав Добраницкий. Он едет консулом в Гамбург. Он лыс, а лицо у него молодое»[326].

В июне 1926 года К. Добраницкий приехал в СССР, жил в Ленинграде по январь 1927 года, «работал в качестве лектора Московско-Нарвского райкома ВКП(б)» (л. 24). В январе 1927 года (в протоколе опечатка: 1937 года) «в связи с болезнью, я вернулся обратно в Гамбург 〈…〉. В июле месяце 1927 г. отец получил новое назначение зав. отделом Прибалтики и Польши (НКИД. – М. Ч.), в связи с этим я с семьей выехал в Москву». В 1929 году, судя по адресной книге «Вся Москва», Добраницкий-отец, сотрудник НКИД, живет по тому самому адресу, по которому будут проживать до дня его ареста бывшая жена и сын.

Показания Добраницкого 19 ноября 1937 года продолжаются формулой, принятой начиная с официального сообщения о самоубийстве Томского, затем Гамарника для тех, кто кончал с собой, опасаясь ареста: «Чувствуя себя окончательно запутавшимся в контрреволюционных делах, по приезде в Москву я решил покончить самоубийством, принял яд и был отправлен в больницу. Когда я оправился, отец устроил меня на работу» (л. 25). Мы не знаем причин этой попытки; возможно, окончательное возвращение в Советский Союз для 22-летнего юноши, воспитывавшегося в основном в Европе, было слишком большим потрясением.

В 1927 году он получил высшее образование – «экстерном сдал за 2-е МГУ», как указано в протоколе первого допроса 2 ноября 1937 года (в документе ошибочно «октября» – л. 18). В том же протоколе (составленном оперуполномоченным Мозжухиным) в графе «Род занятий» записано: «без определенных занятий; до сентября м-ца работал», и далее здесь, как и в «Анкете арестованного», указано место последней работы и должность – «зам. главного редактора издательства Всесоюзной академии архитектуры». (В «Анкете» указана специальность – «работник печати»; Е. С. называет его в дневнике «журналистом».) Иначе в «Справке»: «работает в качестве заведующего культотдела издательства „Рабочая Москва“».

В той же «Справке», послужившей инициальным документом ареста, он назван «беспартийным», но сам Добраницкий в «Анкете» указывает: «член ВКП(б) с 1930 г., не исключен».

Осенью 1932 года К. Добраницкий был арестован первый раз. «Как видно из архивного дела СПО ОГПУ № 499479, в 1930 г. квартиру Добраницкого посетила приехавшая из Австрии троцкистка Натанзон Марта и в 1932 г. у него останавливалась приехавшая из Австрии троцкистка Адлер Раиса, адреса которых являются условными адресами для переписки троцкистов, находящихся в СССР, с Троцким. 〈…〉 Постановлением Коллегии ОГПУ от 4. XI. 1932 г. Добраницкий из-под стражи освобожден под подписку о невыезде из Москвы» («Справка», л. 2; в протоколе допроса 2 ноября 1937 года основания первого ареста «уточнены» так: «по подозрению в шпионаже и принадлежности к троцкистской организации, был освобожден без суда» – л. 18 об.).

В «Анкете арестованного» Добраницкий на вопрос «Каким репрессиям подвергался при Соввласти: судимость, арест и другие (когда, каким образом и за что)» отвечает собственноручно так: «Был в 1932 году арестован органами НКВД – через сутки выпущен» (следовательно, он был арестован 2 или 3 ноября 1932 года). Еще более короткий, чем у Жуховицкого, срок пребывания в стенах Лубянки – в сопоставлении с поведением Добраницкого в доме Булгакова – заставляет предположить, что во время первого ареста он также дал согласие стать осведомителем.

Сопоставим с этим версию, выбитую из Добраницкого на допросе, когда зашла речь о его первом аресте:

«Вопрос. Вы тогда говорили в НКВД о своей шпионской работе?

Ответ. Нет, я это скрыл от органов НКВД.

Вопрос. Как Вы были освобождены?

Ответ. После моего ареста моя мать Добраницкая обратилась к своему брату Сташевскому[327], последний, видимо, не желая вмешиваться в мое дело, посоветовал ей обратиться к Уншлихту. Уншлихт тут же ее принял, создавалось такое впечатление, что он предупрежден о возможном приходе к нему матери. Уншлихт обещал с кем-то переговорить и вечером того же дня сообщил моей матери, что я буду освобожден, так что когда я пришел, то мать и жена меня уже ждали.

Вопрос. Почему Вы скрыли в 1932 г. о Вашей шпионской деятельности, принадлежности к „ПОВ“[328]?

Ответ. Я признаю, что совершил преступление, скрывая это от органов НКВД. Мотивировка – отец и брат матери Сташевский, которые занимали видное положение, и я был убежден, что поверят не мне, а им.

Вопрос. Продолжайте Ваши показания о шпионской работе» (протокол допроса от 19 ноября 1937 года, л. 29–30).

В феврале 1937 года – еще за три месяца до встречи с Булгаковым – Добраницкий «был вызван как свидетель по делу арестованных террористов белогвардейцев: Хохлова, Лепешкина и других, с которыми находился в близких отношениях и которых он знакомил с хранившейся у него белогвардейской литературой» («Справка», л. 2). Его функция в качестве «вызванного свидетеля» – т. е. для очной ставки с подследственными – также очевидна. Вокруг его шеи в тот год с неизвестного нам момента затягивалась петля, и он надеялся, видимо, ослабить ее, бесперебойно поставляя материал на тех, с кем лично встречался до дня ареста.

Вот какой человек и главное – в какой личной ситуации появился 14 мая 1937 года в доме Булгакова.

11 ноября 1937 года в дневнике Е. С. появляется запись: «Заходила днем к Троицким. Оказывается, Добраницкий арестован и Нина с ребенком переехала теперь к Троицким. Ив[ан] Ал[ександрович] вел себя ужасно глупо, навязывался к нам в гости. Пришлось, после его