Нью-Гэмпшир, из них 40 знаком с Левиттом Элли. Фактически обвиняемый являлся его соседом — их фермы разделяли 4 мили (~6,5 км). Допрашивавший Тоули адвокат Сомерби (Somerby) попросил описать характер Левита, и свидетель назвал его очень миролюбивым и добрым. Затем показания коснулись вопроса о материальном положении обвиняемого, и Тоули сообщил, что ему известно о внесении на счёт Левитта Элли в сберегательном банке во Фридоме 650 долларов. Эта сумма была внесена Джоном Элли, братом подсудимого. Сам Джон получил указанную сумму от одного из братьев Дрю (Drew), купивших ферму Левитта.

Далее произошёл любопытный инцидент, подтекст которого не совсем ясен. Джон Элли оставался должен брату некую сумму, которую должен был гасить частями, однако после того, как в ноябре 1872 года Левитт был взят под стражу, выплачивать её отказался, сославшись на материальные затруднения. Джон предложил передать брату долговую расписку, на что Левитт вполне ожидаемо ответил отказом. Он нуждался в «живых» деньгах для оплаты услуг адвокатов и поддержки собственного существования в тюрьме [узники оплачивали питание из своего кармана]. В общем, между братьями возникла размолвка, и адвокат Сомерби, очевидно, хотел, чтобы свидетель рассказал об этом присяжным. Защитник стал задавать наводящие вопросы, а Тоули — отвечать, но тут очень нервно отреагировал Генеральный прокурор. Поднявшись со своего места, Трейни потребовал прекратить расспросы, связанные с отказом Джона Элли платить деньги подсудимому. Своё требование главный обвинитель мотивировал тем, что конфликт между братьями возник уже после убийства Абии Эллиса и не имеет отношения к расследованию данного преступления.

Суд встал на сторону Генерального прокурора, впрочем, как и всегда! Судья Уэллс удовлетворял все ходатайства главного обвинителя и игнорировал обращения защиты — это хорошо видно из стенограммы процесса. Судья заявил, что отношения братьев не могут обсуждаться в данном процессе, и защите пришлось с этим решением смириться.

Нам остаётся лишь гадать, чем обусловлена нервная реакция Генпрокурора Трейни на тему, не лишённую для присяжных определённого интереса. Скорее всего, обвинитель не хотел, чтобы подсудимый вызвал даже минимальное сострадание присяжных. Джон Элли, судя по всему, решил, что брату не избежать петли, а потому долг ему можно не возвращать — в гробу ведь карманов нет, а деньги пригодятся и самому Джону! Такие вот высокие близкородственные отношения! Этот удар в спину, нанесённый родным братом в ту самую минуту, когда Левитт Элли больше всего нуждался в поддержке — как моральной, так и материальной! — безусловно, сильно осложнил положение обвиняемого. Генеральный прокурор явно не хотел, чтобы присяжные заседатели увидели отвратительную подноготную «братских отношений», и потому сделал всё от него зависящее для того, чтобы свидетель Тоули не сказал лишнего.

Затем свидетельское место занял адвокат Николас Брэйсделл (Nicolas Blaisdell), проживавший ранее в городе Мэдисон (Madison), штат Нью-Гэмпшир, но перебравшийся в Массачусетс в 1863 году [то есть за 10 лет до описываемых событий]. Брэйсделл вступил в коллегию адвокатов штата в том же 1863 году, а на следующий год — в коллегию адвокатов при Верховном суде Соединенных Штатов в Вашингтоне. Спустя 5 лет — в 1869 году — Брэйсделл стал членом коллегии адвокатов штата Нью-Йорк. То есть это был солидный, всеми уважаемый юрист. Николас заявил, что знаком с Левиттом Элли всю жизнь, и охарактеризовал подсудимого как «честного» («honesty»), «тихого» («quiet») и «безобидного» («inoffensive») человека. Помимо общей характеристики Левитта, свидетель сообщил суду детали сделки по продаже фермы, принадлежавшей Элли. Сделку эту в сентябре 1872 года проводил Брэйсделл. По его словам, часть земли купили братья Дрю, а часть — Джон Элли, брат подсудимого. Ферма должны была принести Левитту в общей сложности 1,4 тыс.$ или 1,5 тыс.$, сам же адвокат рассчитывал заработать на сопровождении сделки 100$.

Перекрёстному допросу обвинением Брэйсделл не подвергался.

Затем защита вызвала Томаса Коллиджена (Thomas Colligan), жителя района Бостон Хайлендс (Boston Highlands) с 1828 года, плотника по профессии. Свидетель являлся прихожанином церкви доктора Патнэма (Putnam) и исполнял обязанности звонаря. Коллиджен заявил, что утром 6 ноября он звонил в колокол в 8 утра. Появление этого свидетеля предоставило защите право утверждать, что звонарь, колокол которого слышал Рэмселл, найден вовсе не в Бруклине, где его безрезультатно искало обвинение, а в районе, расположенном гораздо южнее [и соответственно, дальше от Милл-дам]. Показания Коллиджена были важны для защиты тем, что в них содержалась чёткая привязка ко времени — 8 часов утра — а это означало, что Рэмселл никак не мог видеть Левитта Элли, поскольку обвиняемый в тот самый час перевозил в центр Бостона бильярдный стол, полученный в мастерской Шулеров. Повозка подсудимого находилась на Вашингтон-стрит на удалении не менее 4 км от Паркер-стрит, по которой в тот час двигался Рэмселл.

Далее последовал вызов ряда свидетелей, давших самую положительную характеристику деловым и человеческим качествам подсудимого. Свидетельское место последовательно занимали Уолтер Хармон (Walter Harmon, друг детства Левитта, адвокат Марк Брэйсделл (Mark Blaisdell), брат допрошенного чуть ранее Николаса Брэйсделла, давний деловой партнёр обвиняемого, Фредерик Брэдбери (Frederick E. Bradbury). Последний был знаком с Левиттом Элли 22 года, хотя и признал, что последние 4 года мало что о нём знает.

Следующим стал Джозия Тарстон (Josiah Thurston), житель Фридома и президент того самого банка, в котором обвиняемый имел счёт. Последовавший за ним Джозеф Шэкфорд (Joseph E. Shackford), житель города Итон (Eaton) в штате Нью-Гэмпшир и многолетний сосед Левитта Элли, не только дал ему прекрасную характеристику, но и рассказал суду, что 24 или 25 сентября 1872 видел у Левитта 400$ наличными. Продолжая свой рассказ, свидетель упомянул, что у Левитта Элли имелась также расписка, по которой тот должен был получить 650$, а кроме того, были расписки на меньшие суммы. То есть никаких критичных денежных затруднений обвиняемый явно не имел.

При допросе Шэкфорда произошёл любопытный казус, выразительно продемонстрировавший то нервозное состояние, в котором находились обвинители. Адвокат Сомерби осведомился у свидетеля: «Каково было финансовое положение Элли в целом?» («What was Alley’s pecuniary standing?»), на что Генпрокурор тут же заявил протест, не дав Шэкфорду возможности ответить. Нежелание главного обвинителя услышать ответ по весьма важному для суда вопросу выглядело довольно странно, учитывая, что само же обвинение совсем недавно весьма старательно показывало богатство убитого и нехватку денег у подсудимого. Примечательно то, что суд без долгих рассуждений поддержал протест, и вопрос был снят.

Адвокат Сомерби после этого не отказал себе в небольшой колкости, сказав: «Постановил ли тем самым суд, что мы не можем доказывать, что кредитная история Элли была хорошей, и что он мог занимать деньги на любую сумму?» («Do the Court rule that we cannot show that’s Alley’s credit was good, and that he could borrow money to any amount?»). Судья, не