пришлось разъяснить, что часы висят на стене на лестнице со 2-го этажа на 1-й, и она, спускаясь утром вниз, не могла их не увидеть. Чарльз Трейн задавал вопросы о контактах свидетельницы с адвокатами, о том, вызывали ли её ранее в суд и т. п. Анна отвечала очень спокойно и убедительно — тут, кстати, нельзя не признать того, что все родственники обвиняемого [Анна, её старшая сестра Леонора, её муж Лоуренс] были хорошо натасканы и, несомненно, готовились к перекрёстному допросу. Обычному человеку без предварительной подготовки и обдумывания формулировок очень сложно давать пояснения по большому количеству деталей, особенно в тех случаях, когда список вопросов практически неограничен.

Нельзя не признать того, что Анна Элли прекрасно прошла через весьма непростое испытание в виде перекрёстного допроса в суде и очень помогла защите отца.

Вообще же, пятый день процесса оказался для стороны обвинения обескураживающе разгромным. Ещё сутки назад участь подсудимого представлялась практически предрешённой, и казалось, что нет таких доводов и свидетельств, которые смогут посеять сомнения в официальной версии. Но вот прошли всего 3 заседания суда, и та картина, что выглядела столь убедительной и неопровержимой, вдруг превратилась в карикатуру на самоё себя.

Но самое главное заключалось в том, что процесс покуда не заканчивался. Защита планировала назавтра вызов новых свидетелей, и можно было не сомневаться, что в последние часы 7 февраля 1873 года все должностные лица, причастные к расследованию убийства Абии Эллиса и преданию суду Левитта Элли, напряжённо ожидали от продолжения суда самых неприятных сюрпризов.

Мы не знаем, о чём думали обвинители утром 8 февраля 1873 года, отправляясь на утреннее заседание — до нас не дошли их дневники или письма, связанные с событиями того дня. Но наверняка на душе Трейна и Мэя скребли кошки, ведь будучи опытными юристами, они понимали те законы жанра, которые управляли ходом процесса. Начиная со студенческой скамьи, их учили тому, что эмоциональное напряжение присяжных должно нарастать по мере приближения окончания суда. Чтобы добиться наибольшего эмоционального отклика присяжных и тем самым решить стоящую перед собой задачу, юрист [обвинитель или защитник — неважно!] должен поначалу выпускать свидетелей малозначительных или малоубедительных, а самых харизматичных и ярких оставлять напоследок.

Разумеется, на последовательность допросов свидетелей влияют порой факторы, объективно выходящие за рамки предварительного планирования, например, неявка свидетеля или необходимость допроса в строго определённый момент судебного процесса. Тем не менее, приоритетной задачей для любого хорошего юриста является допрос наиболее ценных свидетелей ближе к концу процесса.

Обвинители на процессе Левитта Элли, разумеется, все эти нюансы понимали. Также они понимали, что если 5-й день суда оказался для них очень тяжёлым, поколебавшим до основания официальную версию преступления, то 6-й мог стать по-настоящему сокрушительным. Интересно было бы узнать, каким образом они рассчитывали выходить из создавшегося сложного положения, обсуждали ли они между собой какие-то заготовки или полагались на экспромт и сказанное к месту острое слово.

Но повторим отмеченное выше — нам неизвестны мысли и переживания действующих лиц, всё, что есть в нашем распоряжении — это голая фабула событий, стенограмма процесса и газетные комментарии.

Утреннее заседание 6-го дня началось с заслушивания Генри Митчелла (Henry Mitchell), профессора геодезии. Защита пригласила его для того, чтобы он рассказал о приливе во вторник 5 ноября 1872 года. Митчелл сообщил суду, что в 9 часов утра стояла низкая вода, прилив начинался в 08:59 и первым его должны были заметить в Чарлстауне. Прилив шёл с востока на запад, то есть от океана вверх по течению реки Чарльз. Интервал времени между подъёмом воды у пристани газового завода и воротами батопорта в дамбе Милл-дам составлял по оценке эксперта около получаса. Высокая вода у ворот шлюза в тот день должна была установиться в 15:11. После этого времени бочки могли преодолеть расстояние от шлюза до пристани газового завода под воздействием ветра.

Развивая свою мысль, профессор Митчелл отметил, что если ветер дул с юго-востока и имел скорость до 10 миль в час [то есть до 4,5 метров в секунду], — а именно таков он и был согласно официальной сводке погоды — то скорость бочек не могла превышать 2 мили в час [~3,2–3,7 км/ч в зависимости от того, какие мили имел в виду профессор — сухопутные или морские]. Стало быть, движение бочек от запорных ворот на Милл-дам до пристани газового завода не могло продлиться более 3 часов.

Но в таком случае получалось, что если бочки увидели в районе пристани газового завода в 14 часов или даже позже, то в воду они должны были попасть не 11 часов. Это умозаключение звучало убийственным приговором для официальной версии преступления. Понимая, что промолчать нельзя, а по существу возразить нечего, Генеральный прокурор Трейн поднялся со своего места и промямлил: «Бочка, брошенная в воду возле шлюза за полтора часа до отлива и наполовину или почти погружённая в воду, вероятно, будет плавать среди отмелей в бассейне и оставаться там, пока её не поднимет прилив.»[6] Это был не вопрос, не возражение, а так… ремарка, посланная в мировой эфир.

Произнеся столь странную фразу, главный обвинитель опустился на своё место, давая понять, что перекрёстный допрос свидетеля защиты окончен, точнее, окончен, не начавшись. Изреченное главным обвинителем оказалась лишено какого-либо смысла, из слов Генерального прокурора следовало только одно — мистер Трейн вообще не понял сказанного профессором геодезии Митчеллом. Ведь тот говорил о приливе, который последовал днём 5 ноября ещё до убийства, а потому ночной отлив, последовавший через половину суток, на движение бочек не влиял! Влиял ветер! Причём тут полтора часа до отлива..? как отмели могут влиять на движение бочек и кем подобное влияние доказано? что за чушь изрёк Генпрокурор..? Да Бог его знает!

Далее защита в 3-й раз пригласила на свидетельское место геодезиста Артура Форбса, дважды допрошенного накануне, и попросила его сообщить точные данные о расстояниях до различных объектов Бостона и пригородов (Бруклинский мост, отдельные здания и пересечения улиц — всего порядка 10 мест). Свидетель, используя большую карту, ответил на заданные вопросы и показал названные точки, после чего покинул своё место. Допрос его не занял более 5 минут.

Следующий свидетель оказался очень важным во всех отношениях и потому-то очень странно, что его в начале процесса не вызывало обвинение. Джон Джордж Уилкинс (John George Wilkins), ветеринарный хирург, рассказал о своих взаимоотношениях с подсудимым. Из показаний свидетеля следовало, что его знакомство в Левиттом Элли состоялось в конце сентября 1872 года, когда тот явился к нему домой и спросил о способах лечения лошадей. Примерно через