все же какая-то часть меня была готова. Я знал, что на мои сомнения Минотавр наверняка сказал бы: все средства хороши. Сказал бы: кто не рискует, тот доживает до простатита. Но даже так… Он и сам о ней не рассказывал. Вообще ни разу.

– Они тут, – молвила Ариадна.

Мимо нас проплыла еще одна пассата. Я захлопнул роман. Ариадна заглушила аккумулятор. Убирая книгу под кресло, я, наконец, спросил:

– А как ну… Стефан… как он догадался об искре?

Я понял, что впервые назвал его по имени. Это прозвучало странно, почти неуместно в моем исполнении.

– Видел. Они все видели, но не придали значения. Таков был план. Никто не подумал, что Минотавр доверит искру человеку, прожившему с ними полгода.

В паре автомобилей от нас поочередно захлопнулись двери.

– Все? – переспросил. – Кто еще там был?

– Помимо Эрнста и Стефана – Феба с Константином. Ольга. Виктор. Они должны были сопровождать искру.

– А Минотавр? Хольд в смысле? Он не поехал с ними?

– Он поехал со мной.

Я уставился на Ариадну.

– К Нимау?

Она кивнула. Какие мелочи! Хотя я догадывался, почему слышал об этом только сейчас. Потому что спросил. Потому что анабиотические Ариаднины мысли, подобно атрибутам, приходили в движение лишь от правильно подобранных слов.

– Думаешь, он не понял? Что искра была у вас?

Лично мне в это верилось с трудом.

– Не знаю, – ответила Ариадна. – Мы не обсуждали.

– Почему? – изумился я в который раз. – С кем еще это обсуждать?

И осекся. Потому что она сказала:

– Стефан запретил.

Но я и так все понял.

Это была самая усеченная часть Минотавровых историй – из тех, что в его отсутствие охотно поминалась другими. В этой части, полной нервных смешков, за год-полтора до того, как Дедал озвучил его имя в качестве преемника, Минотавр сидел в запертом хранилище и оцифровывал атрибуты. Он с охотой вспоминал то время, рассказывая о создании атласа, но почти не упоминал, что в хранилище не было связи. Что выйти ему позволялось только с Дедалом. Что он ушел туда добровольно, в изгнание, на долгие месяцы, потому что был единственным в лабиринте, кто не совершал перестановку функций. Для искавших виноватого это многое значило. А Стефан…

Стефан искал.

Я поглядел на Ариадну и понял: он. Он знал, как читать амальгаму. Ведь Стефан знал про Нимау, знал предыдущего Минотавра. Нормальные дубль-функции, как Виктор с Тамарой или Фиц с Элизой, были сообщающимися сосудами не только по части физиологии. Знания, умения, память – все переливалось из разума в разум, и смешивалось, и обобщалось, не оставляя места разночтениям. А значит, где-то там, за северно-ледовитым океаном, в придонных воспоминаниях из прошлого, Ариадна тоже знала. Чтобы узнать то, что знал Стефан, мне нужно было лишь правильно подобрать вопрос.

Снова зазвонил априкот. Я посмотрел на экран и вздохнул:

– Я провожу тебя.

К галерее мы вышли быстро, двери за три. Ольга ждала нас у мансарды, в проходе пустых, неузнаваемых теперь полок. Воздух был влажным от моющих средств. Дерево пахло лавандой. Когда-то Минотавр пытался убедить меня, что лаванда нравилась лично Дедалу, и, замечая мешочки сухоцветов на кухне, лавандовые пластинки в шкафах, лавандовое мыло, лавандовый чай, лавандовое мороженое в морозильнике (с этикеткой на непонятном, околопольском языке), я почти ему верил.

Когда мы приблизились, Ольга смерила Ариадну близоруким от усталости взглядом.

– Идем, – развернулась она к мансарде. – Поговорим внутри.

Ариадна послушно двинулась следом

– Если что-то понадобится, я на кухне, – сказал я им вслед.

Ольга оглянулась.

– С чего бы?

Змеиные зрачки Сциллы с Харибдой уставились на меня, алча не только истины, но, похоже, и крови.

– Ну… вы преемники Минотавра… – Я выдержал паузу. Ольге она не показалась исчерпывающей. – Вы – преемники. Я – нет. Наверное, как преемникам, вам нужно многое…

– Он жив, – перебила Ольга, и по ожесточенно сведенным бровям я понял, что она повторяла это уже много раз. – Наше преемничество ничего не значит. Это лишь подстраховка на время его отсутствия, так что общаться будем вместе. Или, по-твоему, тебе слушать тут нечего?

Я мотнул головой. Ольга сощурилась:

– Уверен? Может, ты сам хочешь что-то рассказать?

– Я не это имел в виду.

Она широко развернулась.

– Может, пока нас не было, вы что-то узнали?

Я вздохнул. Асфальтоукладчик раскатал бы меня нежнее. Скользнув взглядом по серьгам, я приготовился выдать мутную, уводящую в никуда отмазку, но захлопнулся, услышав за спиной спасительно насмешливый голос:

– Да-да, меня тоже будоражит атмосфера взаимного недоверия, но мы же обсуждали: преемник должен гасить панику, а не сеять ее.

Безмятежно бодрый, с планшетом под локтем, Мару отсалютовал мне открытым термосом, который использовал как кружку. Внутри плеснулся вязкий черный чай. Сегодня был заварен тот, что с особым ароматом компоста.

– Если человеку нечего скрывать, его невозможно допрашивать, – цыкнула Ольга.

Но Мару ответил на это таким благостным выражением лица, будто Ольге было семь и она читала стихи, стоя на табуретке.

– Ах, Олья, говорят, итог таких встреч определен целью дознавателя.

Я видел, мигрень его осталась во вчера. То было наше мифическое исцеляющее завтра. Дедалова гиря на опустелой, безбудущной чаше весов, по другую сторону которых лежали жизни контрфункции. Минотавр правильно делал, что злился. Мы не были бессмертны. И все же ежедневный откат, сращивающий переломы, убивающий инфекции, обнуляющий недосып – и ни одного похода к зубному за не-жизнь. – сделали бы неосторожным кого угодно. Конечно, я знал, мигрень Мару еще вернется. А потом снова пройдет. А к ночи снова вернется: сегодня, и завтра, и многие послезавтра до конца зимы.

Я сжал руку, которую Ариадна повредила в галерее, но не почувствовал боли. Как и Мару, она совершила перестановку ранним утром.

– Идем, Миш, – он прошел мимо. – У нас не так много времени, прежде чем подойдут остальные.

Мару поравнялся с Ольгой, предложил ей чаю, а, получив угрюмый разворот и раздраженную тяжелую спину вместо ответа, умиротворенно проследовал в мансарду.

Дышать внутри было нечестно легко. Под засвеченным скосом неба стоял разобранный дочиста стол. От привычных курганов на нем остались лишь стопки выцветших бумажных документов, которым, думалось мне, следовало быть в архивных сейфах уже лет пятьдесят.

Я прошел к пустому комоду. Ариадна осталась у закрытой двери. Ольга вытолкнула из рамы тяжелое мансардное окно, впуская дождь, и спросила:

– Сколько?

Мару стоял рядом с креслом и что-то листал в планшете.

– Девять.

Я настороженно переводил взгляд, пытаясь понять, о чем речь, но Ариадна меня опередила:

– Из нас всего девять человек могут попасть к Минотавру?

– Так сказал Дедал, – Мару кивнул. – С преемниками он пообщительнее будет.

– Значит, – продолжила Ариадна. – Только девять человек могли провести эту девушку.

Он кивнул. Меня смутило, с какой легкостью это стало частью его мира тоже.

– И ты запрещаешь мне допросить из наших всего девять человек? – возмутилась Ольга. – Да из них половина – дубль-функции.

– Запре?.. Олья! – удивился Мару. – Я ничего не могу тебе запретить. Я лишь прошу не затягивать узлы, которые еще можно