Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У-у-у-у-ух. Вы бы знали, какие по ним обоим в ту секунду забегали мурашки. Так хотеть, но не мочь свести все к простым человеческим «ну ты чего», «все не так», «давай справимся вместе», которые они по-честному заслужили.
Мальчик шумно вздохнул. Девочка-произведение отвернулась и тихо закончила:
– Я крайне рекомендую тебе и Минотавру думать в этой парадигме. Так будет безопаснее для всех. А теперь уходи, Михаэль. Живи свою жизнь и не возвращайся. Нам нечего больше обсуждать.
Она слышала его смятение. Оно было как минута молчания в память об усопшем. Не делай глупостей, думала девочка, когда за тем последовали неуверенные шаги. Не делай глупостей, думал мальчик, направляясь к девочке, а не к двери. Мальчик помедлил, встал справа от девочки и склонился, положив голову ей на плечо, как пару раз случалось, когда он засыпал рядом с ней в метро или на диване. Девочка не шелохнулась. Через пару секунд мальчик выпрямился и, молча улыбнувшись, направился к двери.
Когда он ушел, девочка-произведение протяжно вздохнула и прикрыла глаза.
Когда он ушел, «господин Бернкастель» запер белую дверь в конце белого коридора и, проводив мальчика до лифта, услышал привычное улыбчивое:
– До завтра, господин Бернкастель.
– До завтра, Михаэль.
Выйдя, мальчик направился на смотровую площадку. Там он, подлатанный в некоторых частях себя не иначе, как стокгольмским синдромом, вытащил пачку сигарет. Мальчик стоял на смотровой площадке и задумчиво курил, глядя на корабельные огни вдалеке. Тогда я и набрал его номер. Хотел бы добавить «один из шести», по телефончику на имя, но – эй, ребятушки, это реальность, а не фэнтези про пророчества, математика работает не так. Достать его телефон было тем еще геморроем.
К счастью, четверть-мальчика не смущали незнакомцы, и я сказал, минуя рутинные формальности:
– Мишаня! Друг мой. Привет!
– Добрый вечер, – негромко ответил он.
Его старомодная вежливость и игры в дистанцию умиляли. От того мне казалось, нашему личному знакомству была не пара секунд, а лет сто.
– Я хотел поблагодарить тебя. Вот честно. От всего сердца. Если бы то, что ты сделал, было легко, вас было бы не шесть, а восемьдесят девять, согласен?
Мальчик выдохнул. Я наслаждался. Мы творили дивный новый мир.
– Адам?.. – просто, как цифру на аптечном талончике, считал он.
Что поделать. Харизма – все равно что искра божья в сердце: ни раздуть, ни погасить.
– Вы не подумайте, что я такой умный, – неожиданно рассмеявшись, продолжил мальчик. – Просто этому номеру две недели. И у меня нет друзей, которые зовут меня так.
– Эй-эй, – искренне возразил я. – Ты умный. Я знаю это. И будешь еще умнее, если станешь держаться выбранного курса. Но страшная трагедия нашей краткосрочной дружбы в том, что ты не станешь. Никто из вас не стал бы. Госпожа М. не от прихоти художника расшивает Змееносцу погребальный покров.
Мальчик обернулся на ярко освещенные башни, вавилонские столпы его лицемерной цивилизации, что уже пошли невидимыми трещинами, и он (почти) был ни при чем. Мальчик не знал, что видит девочку в одном из бронированных аквамариновых окон. Девочка не думала, что смотрит на мальчика, прислонившись лбом к холодному стеклу.
– Вы убьете меня? – после паузы спросил он.
– Возможно. Но мне не так нравится убивать, как может показаться по голосу.
– Если честно… По голосу кажется, что вы радиоведущий.
Я не лукавил. Я и сам не знал. Я выбрал его, потому что до нее вообще ж не дозвониться. Не то чтобы мне самому нравился этот зазор между его мотивом и ее обстоятельствами, но это лучше, чем ничего. Планировать, как принести человечеству хаос и разрушение (для победы над еще большим хаосом и разрушениями, а не то, что вы подумали, – ну и, самую малость, для уничтожения мирового порядка), на две вероятности все-таки проще, чем на шесть. А там – время покажет. А там…
Змееносец должен будет умереть.
Разумеется, башни слушали нас, но не слышали. С их точки зрения, мальчику нужен был длительный отдых. Сами полюбуйтесь: один на заснеженной площадке, курточка нараспашку, шарфика нет, задает пустоте в смартфоне нелепые вопросы, аж вот такие:
– Я видел, что внутри госпожи М… Но что она такое?
Конечно, я убийца. Я же человек. Но я также художник, военный журналист, мошенник, филантроп, медиевист, кандидат в мастера спорта по биатлону, раз пятнадцать приемный отец, Лев по гороскопу, холерик, мученик, пророк, немного мессия. Видите? Свой парень, у меня куча отличных друзей (кое-кого вы уже знаете) – ребят, честно, я вам понравлюсь. И так как – уверен, вы согласны со мной, – Мишаня заслужил простого человеческого; а он, как и вы, любит спойлеры, да пожирнее, я подумал: а что такого? Почему бы нет?
И выдал сразу к основному сюжету:
– Мир, в котором ты захочешь жить.