Эти и другие вопросы больше всего занимали меня, но ход мыслей был прерван приходом важного лица. Этим лицом являлась, конечно же, тетя Галя. Точнее, это для меня тетя Галя, а для Стрельникова — подполковник милиции Юмашева, строгий проверяющий из штаба ГУВД.

Сергей Петрович побледнел, но мужественно справился с эмоциональным взрывом.

Сегодня для Стрельникова — день стрессов, развеселился я, наблюдая встречу на Эльбе.

— Привет, дорогой! — Она протянула Стрельникову руку для пожатия.

Сергей Петрович выбрался из-за стола, не преминув опрокинуть при этом парочку-другую стульев.

— Приветствую сотрудников штаба! Что там на передовом фронте у мастеров паркетных дел? Без перемен?

— На Западном фронте без перемен! Но в Багдаде все спокойно!

Она шутила, стараясь оставаться в равновесии. Она даже не заметила, что ее назвали «паркетных дел мастером». Слегка побледнела, а так, ничего…

Наконец Юмашева повернулась ко мне.

— Ты живой?

Проклятые уши! Чтоб они сгорели дотла!

Я опустил голову, пытаясь скрыться под столом. Ничего не вышло, стол был слишком низким для моего роста. Там спрятаться может разве что мой отец, у него сто шестьдесят три сантиметра роста. А у меня сто восемьдесят шесть, нет, уже сто восемьдесят семь сантиметров. Мне можно спрятаться только под Дворцовым мостом, и то, когда он разведен, то есть в теплую белую ночь. Это так романтично!

— Денис! Ты уснул? — Тетя Галя стояла возле меня, раскаленная гневом, как сковорода перед жаркой.

Я один раз видел, как прокаливают сковородку. Потом бросают на нее кусок окровавленного бифштекса — и все: одна секунда, и бифштекс готов! Можно подавать к столу. Так и моя любимая тетка, еще секунда, и она зажарит меня живьем. Надо было разрядить обстановку.

— Я больше не буду!

Знать бы, что сказать в нужный момент. Но кто знает, что нужно сказать. Что от нас ждут близкие люди? Какие слова и поступки?

Мой выпад еще больше раскалил сковороду, коей в этот миг являлась моя любимая тетя Галя. Она схватилась за край стола и, пожалуй, оторвала бы кусочек дерева, но служба есть служба!

Гнев волнами прошел по ее лицу, постепенно съехал на подбородок, потом по шее перекатился ниже и окончательно исчез где-то за воротником форменного кителя.

— Сергей! Срочно отправляй его на «землю»! Он уже протух за столом! Ему двадцать три года, а он как школьник, как пионер-октябренок заявляет мне: «Я больше не буду!»

— Что он будет делать на «земле»? У него нет допуска! Он и так належался в больнице.

Заметьте, я лежал в Мариинской больнице, а там один день можно считать за три, как в колонии строгого режима. Я старательно делал вид, что беседа двух взрослых людей меня абсолютно не интересует.

— Мать чуть инфаркт не получила! А он — «не буду»!

Тетя Галя принялась маршировать по кабинету, меряя шагами помещение. «Раз — остановка, другой — остановка, вот до балкона добрался он ловко!»

С ней мы учили эти дурацкие стихи, это она научила меня орать песни благим матом. И она научила меня одной блатной песне, и мы пели ее в два голоса, стараясь переорать друг друга, пока не устали и не охрипли вконец. Вот она, эта песня!

«За решеткой сижу и с тоскою гляжу на свободу! Ходят люди внизу, и сдержать не могу я слезу. Есть хотел, хлеб украл, а закон покарал так жестоко, восемь лет мне сидеть, кудри черные станут седеть. Ой-ой-ой! Я с начальником бьюсь, я тюрьмы не боюсь, я боюсь, что к тебе не вернусь!»

И такая вот чепуха в пять куплетов. А исполнял эту песню народный певец Вилли Токарев. Интересно, что бы он сказал, если бы узнал, что его творчество используют в воспитательных целях в народных массах? Мне лично очень нравилась строчка про черные кудри, которые станут седеть. В этом месте я начинал орать так, что у меня слезы выступали на глазах. Когда однажды мама вернулась домой, а за ней следом и папа, тетя Галя, нисколько не смутившись, заявила:

— Ребенок должен и обязан знать, что в мире музыки существует не только опера, но и блатная песня. Это целый срез в народно-песенной культуре. Вообще, ребенок должен знать, что на свете существует не только белое, но и черное, не только вкусное, но и горькое, добро и зло, любовь и ненависть, свет и тьма! Понятно?

Родители, и без того ошарашенные услышанным концертом, умолкли, будто у них языки сами собой отпали. Или прилипли к гортани.

Поняв, что онемели они надолго, а может, навсегда, тетя Галя хлопнула дверью и ушла. А я еще целых пятнадцать лет подряд доставал всех окружающих своими смешными песнями.

Правда-правда, тетя Галя научила меня прикалываться над смешным в жизни, она так и говорила: больше смейся в этой жизни, но не забывай, что предмет для смеха в первую очередь ты сам! Посмеешься сам над собой — глядишь, и людей научишься понимать…

— Сергей Петрович! У стажера и без допуска могут быть заботы на «земле». Иначе мы никогда не сделаем из него хорошего мента. Плохого тоже не сделаем. Никакого не получится — ни плохого, ни хорошего. Давай-ка посмотрим, куда мы его можем отправить? Где твой архив?

Они сгруппировались за столом Стрельникова — Сергей Петрович, тетя Галя и глухие уголовные дела.

Да все я знаю, сейчас придумают, куда бы меня заслать. Для них самое лучшее воспитание — загрузить бедного ребенка работой.

Ребенок — это, разумеется, я сам; правда, после моего падения в пропасть я уже не считаюсь ребенком. И кажется, группа товарищей за соседним столом догадывается о моем перевоплощении.

— Ну вот, Сергей Петрович, я так и знала! — доносится до меня торжествующий голос тети Гали.

Она выскочила из-за стола как ужаленная. Радуется, будто уличила Стрельникова во всех смертных грехах.

Иногда я думаю, что желающих быть уличенными в смертных грехах в мужской среде не наблюдается, поэтому подполковник Юмашева остается до сей поры вечной невестой и еще долго будет рассказывать моей маме о своих пропавших без вести женихах.

— В последнем деле у тебя не все родственники опрошены. Смотри, список похищенных вещей составлен со слов брата. Он же во время нападения находился в отъезде. А где те родственники, что были в городе? Редкий антикварщик впустит к себе в дом посторонних людей. Значит, он должен был кого-то предупредить. По крайней мере мы должны устранить эту недоработку. Вот мы и отправим стажера. У него слишком много свободного времени. Сидение за компьютером не способствует повышению квалификации…

Меня рассматривают, словно афроамериканца на плантации! А проще говоря, для группы товарищей за соседним столом я всего лишь бесплатная рабочая сила. Пока не пройду медицинскую комиссию, мой труд в отделе не оплачивается. Я работаю на пользу государству совершенно бесплатно. Эх, знал бы об этом Роман Григорьевич Галеев! Он бы точно умер от смеха без всякого коктейля с клофелином.