Некоторое время после ужасных событий января Юстиниан находился в прострации. На самом деле ужас охватил не только императора, но и весь город. Казалось, что и Константинополь, и дворец покрыты кровавыми шрамами и копотью. Лучшая часть города превратилась в обугленные развалины. Феодора со своими слугами ездила повсюду, оказывая помощь пострадавшим: командующие привозили запасы из провинций, а священники неустанно молились за страдальцев. Однако выжившие ещё ожидали, прячась за дверями своих домов, кровавой мести императора.

Юстиниан не мог забыть те бессонные ночи, когда солдаты смотрели на него как на загнанного в ловушку зверя. Он снова представлял себя на ипподроме перед толпой, пытался оправдаться и заверить их, что не накажет никого, ведь он никогда не хотел массовых убийств. Он был терпелив с народом и приложил все усилия, чтобы не разгневать его. И вот теперь город сгорел, а большинство тех, кто слушал его в то утро, превращены горсткой наёмников-готов и варваров в трупы.

В упорядоченном мире Юстиниана не было места такой трагедии. Растерянный, он теперь не знал, что же предпринять. Он кратко поблагодарил бесстрастного Белизария за блестящую победу, спасшую дворец. Иоанн же обнял молодого воина, поцеловал его и поклялся, что сам архангел Михаил не смог бы одержать более великолепной победы.

Юстиниан знал, что такой проницательный император, как Диоклетиан, вынес бы кровавый приговор всем тем, кто хоть как-то оказался замешанным в восстании. Сам же приказал закрыть ипподром. Потом, совершенно неожиданно для всех, попытался исполнить часть данных на ипподроме обещаний. «Он вернул детям Ипатия и Помпея отнятые у них ранее титулы и большую часть их конфискованной собственности. То же самое проделал в отношении членов сената, которые выступали против него. Трибоний и Иоанн были отстранены от власти, но позднее им возвратили посты. Трибоний, ловкий плут, пустил в ход все свои знания, чтобы удовлетворить неуёмную жадность, а Иоанн не пощадил никого, грабя любого богача без зазрения совести».

Юстиниан принёс свои извинения всем выжившим во время восстания «Ника». Тела Ипатия и Помпея всё ещё лежали непогребёнными в море. В это время ему в голову пришла странная мысль. Он, Юстиниан, убил Виталиана, как кричала толпа, после клятвы, что тому не причинят вреда. Император в своей речи не высказал вслух этой мысли, но за всю оставшуюся жизнь он не казнил больше ни одного политического преступника.

Вероятно, ни сам Юстиниан, ни народ не почувствовали этого, но в их отношениях произошла перемена. Пролитая кровь и пожар восстания ослабили вековые институты власти. Сенат, который играл сомнительную, если не предательскую роль, уже не имел былой славы. Знаменитая демократия стала ущербной, лишившись ипподрома — своего главного ареопага. Два древних института власти, римский и греческий, стали лишними. Остался единый правитель, автократ и единый народ. Возник вопрос: как сложатся в будущем отношения этого правителя и нации?

Трибоний со своими товарищами занялись новым делом — составлением свода законов, римских цивилизованных законов, чтобы объяснить, как и при каких обстоятельствах они могут использоваться.

Энергичный правитель Константин Великий перестроил бы сгоревшие залы дворца, превратив его в мощную крепость на случай повторных беспорядков. Юстиниан неделями бродил по заброшенному городу, говорил со священниками и народом. Он ясно дал им понять, поскольку насмешки толпы всё ещё звучали у него в ушах, что новый город больше не примет бродяг и бездельников, его улицы будут закрыты для игроков, нищих и грабителей. Вооружённые фракции больше не станут проходить под музыку по городу в своих излюбленных цветах. Каждый, кто подойдёт к воротам Константинополя, должен иметь семью или какое-то дело. Все соглашались с этим, но многие решили, что это утопический замысел, который невозможно воплотить в жизнь.

Юстиниан и в самом деле вознамерился перестроить разрушенный центр города, придав ему ещё больше великолепия — возвести имперские монументы, открытые для народа. Больше всего он мечтал возродить разрушенную церковь Святой Софии. Долгими ночами Юстиниан обсуждал чертежи с молодым Анфемием из Тралл, знаменитым каменщиком, неким Исидором и другими. Юстиниан спросил у архитектора, что того не устраивало в сгоревшей базилике, и Анфемий объяснил, что она была мрачной, похожей на уродливый параллелограмм, и с таким низким потолком, что вошедший чувствовал себя угнетённым, а не вознесённым к небесам, и кроме того, деревянные стены плохо выдерживали вес и часто страдали от пожара. Римляне умели строить великолепные термы и ипподромы, но ещё ни разу не возводили достойный дом Божий.

После обсуждений и споров Юстиниан попросил Анфемия сконструировать здание, которое пропускало бы солнечный свет, было достаточно большим, чтобы вместить всех желающих, и достаточно объёмным, чтобы создать впечатление небесного купола. Церковь должна быть прочной, чтобы стоять веками.

Нечасто молодому архитектору выпадала честь возводить новое чудо света. Существующие чудеса представляли собой каменные глыбы, выступающие в роли царских гробниц, подобно пирамидам Древнего Египта, или удовлетворяющие прихоть тирана, как висячие сады Вавилона, теперь не функционирующие. Анфемий ликовал, заявив, что он построит новое чудо, где смогут вместиться пять тысяч человек и прославить Господа.

Здание будет покоиться на четырёх мощных, как горные вершины, колоннах, соединённых галереями. Колонны будут венчать полусводы, которые станут основанием одной огромной сферы или центрального купола, похожего на небесный свод. Исидор и строители заявили, что камень необходимо облицевать мрамором. И ни единого деревянного перекрытия в основном каркасе! Они объявили, что гигантский расширенный купол прославит творение Анфемия и Бога.

Другие архитекторы, чьи чертежи не были приняты, заявили, что такой купол немыслимо построить. Это восточный стиль, а отнюдь не римский. Если его возвести как придётся, то он упадёт на головы тысяч молящихся. Богачи ворчали, что такое непомерное сооружение размером с гору, украшенное, как драгоценная камея, не стоит тех денег, которые на него потрачены.

И эксперты и меценаты оказались почти что правы. Но Юстиниан обладал упорством крестьянина-горца и беспечностью к деньгам, свойственной бедному мальчишке. Через пять лет новое чудо было полностью завершено.

Уже до этого сторонние наблюдатели, быстро схватывающие все изменения в императорском дворце, заметили, что Феодора постепенно отделилась от Юстиниана. Заграничные послы одаривали придворных Августы так же, как придворных самого императора. Шпионы Феодоры могли быть повсюду, она заставляла людей служить ей, в то время как Юстиниан был погружен в строительство и очистку улиц от всякого сброда.

Женщины особенно искали покровительства Феодоры, которая принимала их всегда в нарядах новейших и самых замысловатых фасонов. В ней они ощущали безграничную власть, а император, как и прежде, тяжело шагал по коридорам или запирался в кабинетах с бумагами и секретарями.

Самые пытливые умы высказывали предположение, что это просто хитрый трюк императорской четы. Говорили, что Феодора всегда занимала противоположную позицию в споре с Юстинианом. Делая это открыто, они могли сравнивать свои впечатления и разрешать секреты всех просителей. Многие в это верили, потому что жители Константинополя были склонны замечать скрытое, а не явное. Некоторые решили, что такое различие во взглядах обусловлено прихотью самих правителей — императрица следовала своим женским причудам, а император — мужским. Смущённые такой двойственностью, многие люди наблюдали за Юстинианом, стараясь найти разгадку. Они знали, что бесполезно, почти невозможно следить за Феодорой. Однако они продолжали предлагать неподкупной императрице свои лучшие дары.