— Хорошая работа... Мастерская... Закалка особая! Наша, роденская...

«Спросить бы, какая такая особая, да навлечёшь подозрение. Лучше смолчу...» — решил Погляд, но не удержался горячий Ярил:

— А как закаляют-то?

— Вы кто такие? — насторожился старший воин, который только что изрядно отхлебнул из баклаги и теперь поглаживал пальцами намокшие усы.

— Мы-то? — переспросил Погляд, затягивая время. — По одёжке разве не видите, что свободные люди.

— Ну так не спрашивайте чего не надо. Не то живо в другом месте окажетесь.

— Хватит тебе хороших людей стращать. Идём к торжищу, там давеча каких-то торговцев пограбили.

Когда стражники (теперь друзья поняли, что это были они) удалились, Погляд обозлился на Ярила:

— Язык-то свой держи за зубами! Да башкой думай, что у кого спросить, что кому говорить!..

— И впрямь чуть не влипли! Прости, Погляд, в другой раз буду умнее...

— Ладно, идём и мы на торжище. А оттуда можно и в дом на Кожевенном конце заглянуть, попроситься на ночлег к богатой вдовушке, о котором нам утром на воротах сказывали.

На Роденское торжище стекались не только местные жители, но и живущие по соседству печенеги. Высился неподалёку в форме куба их Гостиный двор, за ним далее был выстроен сарацинский, имели свои дворы и славяне — северяне и вятичи, которые сбывали здесь рабов — пленных хазар и угров. Печенеги тоже промышляли живым товаром.

Погляд и Ярил увидели, как гнали от Гостиных дворов рабов, связанных попарно кожаными ремнями, почти раздетых, мужчин и женщин вместе, — это были те, которые предназначались для тяжёлой работы в поле и дома; красивых рабынь для любовных утех доставляли отдельно. Туда торопились богачи-сладострастники, но, как заметили друзья, было и третье место на торжище, куда приводились на продажу исключительно мужчины, склонные к тучности. Здесь собирались купцы серьёзные, не склонные к смеху и шуткам, царившим, например, в том месте торжища, где сбывали рабынь; собирались здесь в качестве купцов в основном люди мастеровые, и как правило кузнецы. Погляд сразу определил их по ладоням, в которые въелась окалина (перед отъездом в Родень руками Погляда и Ярила занималась одна старуха, вытравливая окалину горячими настоями из трав, чтобы в друзьях не признали ковалей).

Но, прежде чем попасть на торг тучными рабами, Погляд и Ярил долго толкались между товарных рядов; намётанные глаза продавцов сразу определяли в них людей с тугими мешочками золота и серебра и по очереди зазывали к себе отведать то мёду, то красной икры, то пива, то иных крепких напитков. Вот худой рыбак продаёт белужий клей, другой торговец — красивые изделия из бересты; заинтересовавшись ими, Погляд хотел было приобрести кое-что в подарок Вниславе, но передумал: «Позже куплю. Куда я с ним сейчас, с подарком-то!..» Увидев же охотничьи ножи с такими узорами ковки, как на лезвии меча местного стражника, не удержавшись, купил и довольно поцокал языком, чикнув лезвием волос.

— Что, хорош нож? — поинтересовался у Погляда подошедший к торговцу оружием ещё один покупатель.

— Сказать «хорош» — ничего не сказать... Чудо! — снова восхитился Погляд.

Предложил и Ярилу приобрести такой же. Заметив на лице замешательство, всё понял и похлопал его по плечу:

— Я добавлю... Бери.

Теперь и Ярил на мгновение потерял разум от радости, что завладел изделием невиданной даже с его, кузнеца, точки зрения работы.

Подошли к деревянному помосту, на который возвели двух особо тучных рабов-угров. Погляд и Ярил удивились высокой цене, что запросил за них широкоплечий светлоокий вятич.

— Смотри-ка, — толкнул локтем в бок друга Ярил. — Чем жирнее рабы, тем дороже... Для чего их таких покупают? И покупают-то, гля, все одни кузнецы...

Прошло ещё какое-то время, и начало смеркаться. Потянулись по домам люди. Погляд и Ярил тоже стали подумывать о ночлеге, и когда очутились в начале Кожевенной улицы, то увидели, что она примыкает к торжищу.

По ней, заставленной мастерскими, которые одновременно служили небольшими торговыми лавками, как в Византии, вышли к дому богатой вдовы.

Каково же было изумление друзей, когда на дворе они встретили тех тучных рабов-угров, которых купили и привели сюда! Оказывается, кроме ночлежки, хозяйка владела и кузницей и, может быть, в ней также ковались подобные охотничьи ножи и мечи.

Возле дома Погляду и Ярилу повстречался узколобый вихлястый мужик. Они обратились к нему:

— Как зовут хозяйку твою?

— Кто там меня спрашивает? — раздался с крыльца молодой насмешливый женский голос. — Зовут меня, добры молодцы, Ждана, идите сюда.

— Идите, идите! — заторопился мужичонка и, кажется, даже испугался чего-то.

— Челом тебе бьём, хозяюшка, и просим ночлега, — подойдя к крыльцу и сняв головные уборы, поклонились Погляд и Ярил, а как только выпрямились и возвели очи на женщину, возвышающуюся над ними, так обомлели. Перед ними стояла молодица, краше которой и сыскать, казалось, невозможно: лицо матовое, цвета слоновой кости, глаза тёмные и выразительные, опушённые чёрными ресницами, губы алые, чуть припухшие, словно вдовушка только что встала с ложа, а губки во сне прикусила... Росточком невеличка, но с тугой грудью и тонкой талией; вся она как бы светилась изнутри, а уловив смущение Погляда и Ярила, так и рассыпалась в искреннем смехе. Пока ещё не стемнело, друзья хорошо разглядели прелести Жданы.

У Ярила дрогнуло сердце, он опустил глаза, засмущался, что не ускользнуло от проницательного взора молодой хозяйки. Да и Ярил в этот миг показался ей тоже пригожим: высокий, статный, чубатый, с тонким лицом, на котором слегка подрагивали от волнения уголки губ, с подбородком волевым и широким. А как только он овладел собой, смело посмотрел на вдовицу своими светлыми, но дерзкими глазами. По ответному взгляду хозяюшки на друга Погляд понял, что в ночлеге она им не откажет, более того — приветит, а расплачиваться за всё будет Ярил.

«Да уж не мне красавицу любить-голубить; если б и стала подманивать меня, то и сам бы отказался: после жарких ласк Вниславы любые холодными покажутся. Пусть и будет ласкать такая вот, как эта... Да и Ярил помоложе... — без всякого чувства зависти подумал Погляд, а затем и решил для себя: — Пока мой друг хозяйку ублажать станет, я секрет начну выведывать».

И сердцем почуял, что запрятан он неподалёку, здесь где-то обретается и связан непременно с этой вот кузней и теми двумя тучными рабами.

После сытного ужина постелили им отдельно (так Ждана приказала): Ярилу — в сенях, Погляду — в низкой пристройке, что примыкала к кузнице; несмотря на позднее время, оттуда ещё доносился перестук молотков по наковальне и слышались тугие всхлипывания кожаных мехов, раздувающих пламя в горне. При сих так хорошо знакомых звуках, которыми всегда наполнена любая кузня, у Погляда скучающе зачесались руки: «А пойду взгляну на работу знаменитых роденских мастеров, может быть, что и узнаю. Прогонят — уйду... Не ударят же...» — решил кузнец с засеки.