улыбнулся. Он пошел через улицу, не сводя глаз с парадных дверей Дома.

– А ты схватываешь на лету.

По ее щекам разлилось тепло.

– Что это значит?

– Босс? Мы так обращаемся, чтобы выразить уважение. Боссом я называл свою лошадь в Суми.

Ио фыркнула: эта маленькая неуместная деталь была до безобразия милой.

– Приятно, когда тебя сравнивают с лошадью.

Эдей обеспокоенно округлил глаза.

– Нет, я не это имел в виду… – Заметив ее ухмылку, он осекся. – Ты пошутила.

– Неудачно, судя по всему.

– Нет, я не говорю… Ох. Снова ты за свое.

– М-да. Как-то у нас не складывается.

Эдей кивнул.

– Похоже, это единственное разногласие в нашем партнерстве.

– Мы разберемся, я уверена.

– Упорным трудом мы преодолеем все, даже юмор.

Теперь Ио по-настоящему сияла. Это было великолепно – он был великолепен.

– Стоять! – охранница у ворот подняла ладонь. Из-под нескольких слоев доспехов – нагрудника, наручей и поножей – выглядывал воротник рубашки. Отражение полуденного солнца, игравшего на их поверхности, казалось странным, приглушенным. Они не были выкованы из металла – это была чешуя левиафана, снятая с поверженного зверя, – дорогой материал, предназначенный лишь для военных. – Имя? – спросила женщина.

– Ио Ора.

Охранница проскользнула в маленькую кабинку и что-то зашептала. Краем глаза Ио заметила, что одна из занавесок на втором этаже колыхнулась и снова встала на место. За спиной щелкали камеры и охали туристы. Минуты тянулись – охранники оценивали Ио и Эдея. Наконец ворота загудели.

Эдей положил руку на плечо Ио и наклонился ближе.

– Пятнадцать охранников на территории, и внутри наверняка есть еще. Это куда больше, чем обычно. Что-то их напугало.

Ио кивнула. Он был прав.

– Первый признак неприятностей, – прошептала она.

Эдей показал ей большой палец и забавно присвистнул. Все будет хорошо.

Повернувшись к двери, они одновременно нахмурились. В фойе ждали еще две охранницы с крайне сосредоточенными лицами. Как только ботинки Ио и Эдея застучали по темному деревянному полу, из арочного прохода слева от них раздался голос:

– Сюда, дети мои!

Обменявшись обеспокоенными взглядами, Ио с Эдеем вошли в гостиную с высоким потолком. Вся комната была выдержана в цветах индиго, от стен до ковра и подушек, как будто внутри взорвалась фабрика по производству черничного варенья. В разных углах сидели пять из девяти сестер: на бархатном диване читала газету седовласая женщина; за маленьким письменным столом что-то строчила на листе бумаги пухлая темнокожая дама; в кресле дремала женщина с короткой стрижкой; а на плюшевых подушках перед камином играли в карты две девочки.

Когда Ио и Эдей вошли, сестры подняли на них глаза и застыли, словно кто-то остановил время. У Ио пробежали мурашки.

– А, резчица, – сказала самая младшая.

– Невидимый клинок, – сказала седовласая.

– Жница судеб, – сказала та, что сидела за столом.

Глава 15. И наступает конец света

Эдей медленно прошел по толстому ковру с куркзским узором, сгорбившись от напряжения.

Ио оценила комнату, пятерых женщин и их нарочитую непринужденность. Совершенно очевидно, что все это спектакль: Ио четко видела в комнате улики. Старшая муза читала газету четырехдневной давности – Ио узнала первую полосу, на которой красовалось лицо комиссара Сен-Ива. Женщина за столом раз за разом обводила одни и те же линии на листе бумаги. На рукавах той, что притворялась спящей, виднелись мокрые следы. А одна из девочек, играющих в карты, держала их рубашкой к себе. Все они явно поспешили занять свои места в этом представлении – но с какой целью?

Ио вспомнила, как на втором этаже шевельнулась занавеска. Как будто их с Эдеем тут ждали… Видимо, все это показное действо должно было ввести их в заблуждение, а может, даже запугать.

Старшая муза выглядела совсем не так, как представляешь себе музу искусства: серая рубашка застегнута до самой шеи, волосы собраны на затылке в аккуратный пучок. Интерьер был безвкусным. На темно-фиолетовом фоне муза выделялась, точно серый гриб в розовых кустах.

Глядя поверх газеты, она произнесла твердым ясным голосом:

– Мы можем вам чем-то помочь?

Ио сказала:

– Я ищу ответы.

– У которой из нас? – Женщина обвела рукой комнату, по очереди указав на сгорбившуюся за столом писчицу, сонную даму в кресле и двух девочек у камина. – У Каллиопы, музы эпической поэзии? Эрато, музы любовной поэзии? Полигимнии, музы гимнов, или Урании, музы астрономии?

Каждая сестра поприветствовала Ио и Эдея легким кивком. Они были похожи друг на друга, но в то же время отличались. Длинные крючковатые носы, одинаковый изгиб бровей, но волосы, цвет кожи и комплекция были разными. Полигимния и Урания, очевидно, приходились друг другу родными сестрами: обе выделялись выразительностью глаз и светло-коричневым оттенком кожи. Каллиопа выглядела немного старше, ее нос покрывали веснушки, а Эрато была ростом с десятилетнего ребенка.

– А вы? – спросила Ио ту музу, которая говорила.

– Я Клио, муза истории. Боюсь, остальные наши сестры сейчас заняты. Так чьего вдохновения ты ищешь, дочка?

– Мы с напарником расследуем серию убийств в Илах, – сказала Ио. – Последняя зацепка привела нас к вашему дому. Вам придется ответить на несколько вопросов о Горацио Лонге и женщинах, за убийство которых, как он утверждает, вы ему заплатили.

Клио лишь улыбнулась: ее зубы были такими же аккуратными и правильными, как и все остальное.

– Нам придется?

– Я не вижу ордера, – сказала Эрато. – И не вижу значка.

– Мы ничего вам не должны, – возразила Полигимния.

– Если вам нужна наша помощь, сперва заслужите ее, – добавила Эрато.

– Совсем как в твоем бизнесе, а? – Взгляд Урании скользнул по Эдею, оценивая его реакцию. – Ты знаешь, чем твоя напарница зарабатывает себе на жизнь, милый?

Ио захотелось подойти прямо к ней и отвесить звонкую пощечину. Для них это была игра – раскрывать секреты и наблюдать за реакцией гостей. Если бы Эдей не знал, что Ио иногда разрезает нити своих клиентов, если бы…

Но именно этого они и добивались. Хотели разозлить ее. Отвлечь. Но от чего?

Она оглядела комнату, словно ищейка, высматривающая добычу. За столом, в глубине гостиной, притаилась единственная несостыковка в их шараде. Все остальные сестры смотрели на Эдея, но Каллиопа, муза эпической поэзии, сидела совершенно неподвижно, рассеянно занеся перо над листом бумаги. Она устремила взгляд на Ио, изучая ее с интересом или с чем-то вроде… страха?

– Чик-чик-чик, – сказала Урания, отвечая на собственный вопрос и изображая пальцами ножницы.

Ио едва сдержалась, чтобы не закатить глаза. Занавеска, все это отрепетированное представление, взгляд Каллиопы, да к тому же этот отвратительный фарс: «резчица», «невидимый клинок», «жница судеб» – все это означало, что Девять чего-то от нее хотят. Что ж, тогда нет смысла ходить вокруг да около.

– Какова ваша цена? – спросила Ио.

– Как и всегда, – сказала Эрато.

– Искусство, – сказала Урания.

– Вдохновение, – сказала Полигимния.

– Произведение, – сказала Клио.

Ио почувствовала себя глупо, констатировав очевидное:

– Я не творец.

Полигимния наклонилась ближе и уперлась локтями в колени, как нетерпеливый ребенок.

– Еще какой творец, глупышка! У каждого есть что-то, в чем он хорош, что-то, от чего у него на лбу выступает пот, а в жилах ускоряется кровь. Что-то особенное – его и только его. А мы… Мы – идея, обретающая форму, мы – вдохновение, мы – талант, просвечивающий сквозь пальцы. Мы – музы, а ты – творец.

Повисла долгая мучительная пауза.

Ио скосила глаза, чтобы обменяться с Эдеем взглядами, кричащими «Какого черта тут происходит?!».

Его этот спектакль, судя по всему, тоже не впечатлял.

– Не понимаю, к чему ты клонишь.

К нему повернулись четыре головы – всех сестер, кроме Каллиопы.

– У твоей напарницы есть нити, ее драгоценное серебряное Полотно, – начала объяснять Клио. – У нас есть нечто похожее, хотя мы лишь посредники и наши силы менее… агрессивные. У нас есть протеже: наши художники, скульпторы и писатели, наши актеры, музыканты и танцоры. Они просят вдохновения – и мы даруем его через глаза, уши и пальцы. Мы одариваем их идеями и мыслями, открываем секреты. Ибо что есть искусство, что есть вдохновение, как не самые глубокие, самые темные тайны художника?

Весьма претенциозный взгляд на искусство. В понимании Ио оно не было чем-то исключительным, и представление о творчестве как результате страдания казалось ей устаревшим. Но Ио догадывалась, что такая риторика идеально вписывается в идею таинства, которую продавали Девять.

– Ну и в чем тогда состоит мое искусство? – спросила Ио. – Что вы хотите, чтобы я создала?

Музы переглянулись,