В темноте нашей ванной тлеет огонек сигареты. Слышится плеск нерешительной струи в унитазе, а потом несколько раз, словно насос, па вдавливает кнопку слива, прежде чем из бачка льется вода.

— Поспи еще немного, — шепчу я Люсьену, дав ему свежей воды. Поглаживаю несколько раз перепонку между мизинцем и безымянным пальцем. Не знаю, я ли тому причиной, но он закрывает глаза.

— Ну что, все снова спокойно? — из-за двери выглядывает заспанное лицо па.

— Кажется, да.

— А что было?

— Пить хотел.

— Если хочешь, можешь поспать у меня.

— У тебя?

— Ну если ты не спишь из-за него. Если он мешает.

— Да не.

— Или можешь лечь на его кровать на улице, но тогда комары могут зажрать.

— Да он заснул уже.

Голубоватый свет уже разрывает ночную мглу. Прямо под нашим окном сипло кричит фазан. Люсьена он тоже разбудил. Пижама у него задралась, и оголилась часть живота. Подгузник перекосило. Я перегибаюсь через него и хлопаю форточкой; фазан, сделав вид, что испугался, отлетает на пару метров. Эти птицы летать не умеют, но сами они не имеют об этом ни малейшего понятия. Есть в них что-то вычурное, будто кто-то их специально выдумал. Например, какая-нибудь богатая размалеванная косметикой женщина.

Над стальной дверью у Черного Генри горит строительный фонарь. Рита залаяла, а за ней и Рико. И снова Рита.

— Тс-с-с-с, — зашипел я на них, чтобы пасть не разевали. Я бросаю в них тапком, но уже слишком поздно. Вдали в ответ уже лает другая собака. Широко раскрытые глаза Люсьена блестят в голубоватом свете.

— Му-ва-ва-а-а.

— Правильно, это собаки.

Я не понимаю, холодно ему или нет. На всякий случай накидываю ему на ноги одеяло.

19

Я пишу ручкой на внутренней стороне руки номер Селмы. С тех пор как Люсьен проснулся, он не перестает качаться из стороны в сторону. Па пришлось искать какую-нибудь халтуру, потому что еще как минимум неделю компенсацию за Люсьена мы не получим. К счастью, перед своим уходом он поменял ему подгузник, пока я был в душе.

За дверью слышатся шаги и пыхтение кислородного аппарата.

— Брайан?

— Что случилось?

— Ты где там?

— В комнате.

Я не помню, чтобы Жан сюда когда-нибудь заходил.

Генри пришел с ним вместе.

— Это он? — отдуваясь, спрашивает Жан. Он держится за косяк двери в мою комнату.

Я киваю. Жан и Генри оба изо всех сил стараются не смотреть на Люсьена.

— Как там звали твоего брата, напомни?

— Люсьен.

— А что с ним? — интересуется Генри таким тоном, будто Люсьен не должен услышать вопроса.

— Сгорел на солнце. Нам не сказали, что он плохо переносит солнце.

— Я в том смысле… что он таким родился?

— Кажется, да. Что-то пошло не так в животе у мамы, она сказала, что ничего нельзя было сделать.

— А Морис что, тебя вот так одного оставляет… с братом?

Жан обвел комнату взглядом.

— Ну, я вряд ли могу сделать ему хуже.

Кислородный аппарат свистит, выпуская воздух. Жан качает головой.

— И на сколько он здесь?

— Это надо у па спросить. Он обещал днем вернуться.

По их взглядам я понял, что они о чем-то условились.

— Смотри-ка, что я принес.

Жан достает из карманов две баночки энергетика. Они еще холодные.

— Спасибо, — осторожно отвечаю я.

— Я подумал, что тебе понравится.

— Слушай, Брайан, — встрял Генри, — сколько твой брат тут пробудет?

— Не знаю.

— Ну, неделю, две?..

— Вы же слышите, что я говорю: я не знаю.

Генри отталкивает Жана в сторону и хватает меня за предплечье.

— Ай! — вскрикнул я. — Не трогайте меня!

— Это еще не больно, — говорит Жан.

— Сколько твой брат тут пробудет?

— Говорю. Же. Не. Знаю.

— Да знаешь, конечно.

Генри впился мне в руку.

— Мне больно.

— Могу и посильнее.

Я смотрю на Жана в надежде на помощь, но он только нервно теребит бородавку на шее. Тогда я пытаюсь выкрутиться и освободить руку, но Генри от этого сжимает ее еще крепче.

— Сколько твой брат будет здесь?

— Да скажи ты уже.

Жан гладит меня по плечу.

— Твой па и не узнает, что ты с нами разговаривал.

— Месяц или около того.

— Целый месяц? — Они быстро переглядываются. — Вот видишь.

Генри ослабил хватку, и я смог освободиться.

— Черт побери, — бормочет Жан.

Не говоря больше ни слова, Генри вышел из моей комнаты и из трейлера.

— Мне жаль, Брайан. Это совсем неподходящее место для ребенка, особенно для такого, как ты. — Жан говорит серьезно, иначе бы он не выдал такую тираду на одном дыхании. — И, черт, твой па это тоже отлично понимает.

20

Люсьен сосет мокрую мочалку, которую я ему дал. Я уже два раза ходил проверять, но Жан и Генри и правда ушли. Затем я скармливаю брату баночку яблочного пюре. И даю еще пару кусочков нашего хлеба.

— Пойдем прогуляемся?

Он перестает качаться.

— Как вы с Тибаутом делали?

Я осторожно беру его теплую сухую ступню и стягиваю с матраса. Мне казалось, что он будет мягким и податливым, но я чувствую в основном узелки суставов и натянутые сухожилия. А ногти на ногах у него с острыми уголками.

Сначала я верчу его лодыжку во все стороны. Люсьен гудит. Но кажется, что он не ощущает моих прикосновений. Будто это вовсе и не его нога, а чья-то еще, случайно пристегнутая к его бедру еще до того, как его привезли к нам. Ногтем большого пальца я нажимаю ему на мизинец на ноге. Люсьен продолжает гудеть. Я нажимаю сильнее. Тогда его нога пытается вырваться из моих рук.

— Извини.

Я продолжаю вертеть лодыжку во все стороны. До того момента, когда дальше не поворачивается. В этих точках я немного надавливаю и все-таки поворачиваю ногу еще чуть-чуть.

— Я помогаю твоим ногам вспомнить, что они это умели.

Слова Тибаута звучат в моем исполнении неуверенно, но мне начинает казаться, что я все делаю правильно.

Тем временем Люсьен сосет свою мочалку и водит рукой по выпуклому рисунку обоев.

— Я научу твои ноги ходить, как раньше. Обещаю.

После того как я проработал обе лодыжки, я проглаживаю большими пальцами нежную кожу на подошвах его стоп. Он растопыривает пальцы.

— Они вот тоже проснулись.

Затем я смахиваю песок и черные катышки. Я не видел, чтобы Тибаут так делал, но думаю, что хуже от этого не будет.

Потом я массирую ему икры. Они совсем худые и костлявые, я не очень представляю, что конкретно мне с ними делать. Кажется, что коленные чашечки у него держатся только за счет кожи. Когда я берусь за одну