– Куда вы идете, моя прелестная дева? – беспечно спросил Люк, как будто в этот день в его жизни не было никаких забот.

– Я иду в Лондон, чтобы повидаться с королевой, – ответила она, вдруг почувствовав себя легкомысленной девочкой, и убрала с глаз непослушные локоны цвета золота, решив не обращать внимания на их непокорный каскад, спадавший у нее по спине.

– Можно мне с вами? – спросил он, и это произошло. Ее сердце открылось ему навстречу. Смеющиеся глаза темноволосого виконта Фарензе обещали самое невозможное в тот миг, когда они встретились как равные, которыми должны были быть, но уже не были.

– Слишком хорошо, – грустно призналась Хлоя и уставилась на огонь, чтобы глаза не выдали воспоминаний о том, кем они могли стать друг для друга.

В их глубине больше не таились мечты о сказочных замках где-то в Испании. И откуда бы им там взяться, когда она десять лет убеждала ту мечтательную девочку, что между лордом Фарензе и матерью Верити Уитен не может быть ничего общего.

– Если бы все было иначе и тогда и сейчас, – печально добавила она, и ей послышался с трудом сдерживаемый им стон сожаления о том, что могло бы быть, если бы не их дочери и их обязательства перед ними, делавшие все невозможным.

– Пора перестать делать вид, что мы ничего не значим друг для друга, миссис Уитен.

– Нет, только так мы можем защитить себя. У меня есть Верити, у вас Ив, и это всегда будет непреодолимой преградой для того, чтобы мы стали друг для друга чем-то иным, кроме господина и служанки. И вы это знаете. А теперь, прошу меня извинить, после такого тяжелого дня вы, должно быть, утомлены и хотите поскорее с ним покончить, – со скромным поклоном сказала Хлоя.

В сгустившемся полумраке, отбрасывавшем тень на лицо Люка, она видела только его белую рубашку с воротником и черным галстуком. Ей так хотелось бы иметь право подойти к нему, ощутить ладонями прохладный лен, а под ним горячее мужское тело, дать Люку утешение, которое в этот скорбный день не мог ему дать никто другой. Но она утратила это право в тот день, когда родилась Верити, поэтому, спрятав руки в своих черных юбках, Хлоя замерла в ожидании прощальных слов, которые освободят их обоих от этого жгучего разочарования.

– Я и правда устал, – со вздохом сознался Люк Уинтерли, словно стыдился своей слабости.

– Вы всего лишь человек, милорд, как бы вы ни пытались доказать обратное. Вам нужно хорошенько выспаться после тяжелой дороги, ночного бдения и всего, что пришлось пережить сегодня, – ответила Хлоя.

– Да с тех пор, как я увидел вас, мне ни разу не удавалось спокойно спать под этой крышей, – раздраженно выпалил он, как будто только полный идиот мог предполагать, что он способен сделать это теперь.

Она предложила ему все, что могла, не поступясь своей честью, – тепло и понимание, а он швырнул их ей назад, словно они только разозлили его. Невозможный человек. Такой непохожий на всех остальных людей.

– Я должна вернуться к своим обязанностям, – сказала Хлоя, как от ожога отдернув руку, которую машинально протянула ему.

– Клянусь богом, если я пожму вашу руку, вы не обрадуетесь, – проскрежетал Люк сквозь стиснутые зубы.

– Потому что я сохраняю хладнокровие и говорю разумные вещи? Если так, вы просто глупец.

– Так давайте посмотрим, до какой степени доходит моя глупость. Тогда, может, в следующий раз вы будете осторожней в выражениях, – грубо бросил он таким хриплым голосом, что губы Хлои невольно изогнулись в дрожащей улыбке.

Это был милорд Фарензе в своем самом медвежьем обличье, и ни один другой мужчина не мог бы вызвать в ней эту бурю чувств. Ее руки кололо от желания дотронуться до его атлетического тела, погладить его лицо, запустить пальцы в длинную гриву цвета воронова крыла, прижать к себе и слиться с ним в поцелуе, чтобы заново увидеть, как он отзовется на ее прикосновение, на ее чувства.

Искушение сделалось таким сильным, что все ее ощущения обострились в блаженном предвкушении этой близости. Как знаком, соблазнителен и опасен он был. Желание стать с ним одним целым захватило Хлою с непреодолимой силой, все тело вспыхнуло, как от удара молнии. Она наклонилась к нему…

Нет! Тело чуть не подвело ее, как десять лет назад. Тогда Хлое мучительно хотелось быть любимой. Неудивительно, что полный горечи и сдержанной силы, красивый лорд Фарензе пробудил в ней самые безумные мечты, с которыми она должна была покончить. Он смог сделать это и теперь, одним своим присутствием показав, что ее мир никогда не будет застрахован от любви. Но у нее есть дочь, которая важнее и его, и ее самой, и всего остального.

Все, что могло испортить репутацию Хлои в глазах общества, ударило бы по Верити. И все же с каждым разом ей все труднее становилось одерживать победу в этой битве. Как будто этот дорогой ей человек так глубоко проник в ее чувства, что ей никогда не освободить-с я от магии взгляда, прикосновения и легкого аромата мужского одеколона Люка Уинтерли. Его мрачность и сдержанность, нежность и резкость – все в нем западало в самое сердце с такой неотвратимостью, что один его запах говорил ей о том, что он – ее любовь до самой смерти.

Нет, она должна выиграть это сражение, и тогда навсегда освободится от соблазна. От мысли, что она больше никогда его не увидит, глаза Хлои наполнились слезами. Разве не станет она жалеть себя все годы, что ждут впереди? Голос шептал: отдайся тому, что так нужно вам обоим, и тебе не будет так больно. Но голос лгал.

Отбросить осторожность и поддаться невероятному наслаждению одной ночи любви и больше никогда не увидеть его, не почувствовать, не ощутить, как его тело отвечает ей? Одной мысли о Верити хватило Хлое, чтобы отшатнуться, сказать «нет» и стоять на своем. Потому что она знала, одной ночи никогда не будет достаточно.

– Нет, милорд, из нас могла бы выйти отличная парочка глупцов, но я приложила слишком много усилий, чтобы стать той респектабельной женщиной, какая я сейчас, вопреки всем сплетням и недоверию, с которым вы и многие другие отнеслись ко мне, когда я приехала сюда с ребенком на руках. Я не могу поддаться недостойным посулам такого джентльмена, как вы, и пустить все по ветру, – сказала она с безрассудной улыбкой, призванной разрядить напряжение.

– Неужели вы считаете меня подлецом, способным взять то, что не дается по доброй воле? – возмутился Люк, отказываясь вместе с ней улыбнуться тому, что на самом деле было совсем не смешно. – Я никогда не преследовал горничных и не пытался вырвать поцелуй у бедной гувернантки, которая не могла дать мне отпор. И никогда этого не сделаю, – выпалил он и отошел от нее к тлеющему очагу, как будто больше не мог выносить их близости.

– Я не сомневаюсь в вашем благородстве, но именно вы всегда утверждали, что, оставаясь здесь, я даю повод для пересудов.

– Вы не служанка, – отрезал он.

– Попробуйте сказать это своим гостям или хотя бы другим слугам.