ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ГОДЫ УЧЕБЫ В ДРЕЗДЕНЕ. 1882–1889

31. Фабрики «Лаферм» Гупмана

Прежде чем изложить причины, побудившие моего отца принять такое решение, я позволю себе маленький экскурс в небезынтересную историю фабрики «Лаферм», ставшей образцовой для возникшей сначала в России, а затем в Германии сигаретной промышленности.

Основатель фабрики, немецкий католик-галичанин по имени Йозеф Гофман199, первоначально в поте лица зарабатывал себе на хлеб на юге России в качестве учителя немецкого. В этом же качестве он затем в начале 50‐х годов перебрался в Петербург, где в него, статного и умного мужчину, влюбилась одна красивая, умная и довольно состоятельная дама. Она вступила с ним в брачный союз, имея красивую двенадцатилетнюю дочь от предыдущего брака, будущую графиню Вестфаль. Девочка в то время была воспитанницей Императорского балетного училища.

Гофманы открыли на Невском проспекте, напротив Казанского собора, магазин канцелярских товаров200. Так как фрау Гофман была красавицей, а продаваемые ею карандаши отличались отменным качеством, в магазине бывал tout St. Petersbourg201: гвардейские офицеры, дворяне, богатые купцы, знавшие толк в женской красоте, и среди них, естественно, и будущий папин компаньон Вильгельм Штукен.

Случилось так, что Штукен получил партию хорошего восточного табака из Турции на консигнацию202 и не знал, что с ним делать: тогдашняя русская табачная промышленность ограничивалась переработкой американского сырого табака в трубочный и нюхательный табак. Сигареты были почти неизвестны; во всяком случае, в России их еще не производили. Только после Крымской войны, когда русские офицеры познакомились с этой бытовавшей на Востоке формой курения, в Петербурге появился широкий спрос на сигареты, которые назывались там папиросами – то ли от египетско-греческого «папирос», то ли от немецкого Papier. Последнее кажется мне более вероятным, потому что, с одной стороны, слово «папиросы» на Востоке неизвестно, а с другой – русский эквивалент Papier – «бумага»203.

Ни один из петербургских табачных фабрикантов не проявил ни малейшего интереса к этому табаку, считая его слишком дорогим и слишком ароматным для курительных трубок. Положение было безвыходным.

Иногда случается, что лучшие идеи приходят мужчине в голову под влиянием женских чар. Во всяком случае, Штукена осенило, когда он в очередной раз пополнял свои запасы карандашей в магазине фрау Гофман. Увидев у нее в шкафу тонкую бумагу, он спросил: «Почему бы вам не попробовать делать папиросы из моего табака и вашей тонкой бумаги?» Она изъявила готовность начать этот эксперимент.

С того дня господин Гофман изготавливал в задних помещениях магазина папиросы, а фрау Гофман продавала их посетителям.

Поскольку фрау Гофман была по-прежнему очаровательна, а табак, присланный на реализацию, превосходного качества, новые «папиросы» быстро стали en vogue204 – их покупал tout St. Petersbourg. Изготовлением папирос занимались уже девушки-ученицы, а вскоре супругам пришлось открыть настоящую фабрику, которую сначала успешно возглавляла фрау Гофман, в то время как ее муж блестяще исполнял роль коммерческого директора205.

Нужно отдать ему должное: он обладал необыкновенной находчивостью, что достаточно красноречиво проявилось уже в выборе названия фирмы. «Гофман» выглядело так прозаично и так по-немецки и при этом не заключало в себе ничего «табачного». Поэтому он изменил свою фамилию и стал именоваться Гупманом, вызывая таким образом у своих клиентов ассоциации с гаванскими сигарами знаменитой фирмы Г. Упман в Гаване206.

Однако эта трансформация названия своей фирмы посредством приведения его в созвучие с названием старого знаменитого торгового дома его не удовлетворила. Он придумал еще один способ существенно повысить коммерческую эффективность названия, а именно: вставил в него слово, уже не одно десятилетие хорошо знакомое русским потребителям табака.

Дело в том, что лучшим нюхательным табаком в России считался тогда импортный tabac à priser de la ferme Lorillard207. Насколько неудобоваримым для большинства русских было чужестранное слово Lorillard, настолько простым для произношения казалось им la ferme. Поэтому лориллардский нюхательный табак обычно называли просто la ferme. Так фирма бывшего господина Гофмана стала именоваться «Йозеф Гупман, фирма Лаферм».

Под этим названием ее продукция, отличавшаяся прекрасным качеством, приобрела всемирную известность. В конце 50‐х годов Гофман открыл в Варшаве (Царство Польское было тогда – а именно до 1864 года – отделено от остальной России таможенным барьером) свою вторую фабрику, а затем – если мне не изменяет память, в 1864 году – еще одну в Дрездене. На этих трех фабриках он заработал миллионы.

После одной из Австро-итальянских войн (кажется, той, что была в 1859 году) он добыл себе в обнищавшей Италии за 150 000 франков баронский титул, купив у государства за эту сумму маленькое поместье по имени Балбелла, владение которым предполагало баронство. С той поры Йозеф Гофман именовался бароном Йозефом Гупманом де Балбелла.

Став бароном, он переехал в Дрезден, где приобрел огромный дом на Бойст-штрассе. Обеих своих дочерей-красавиц он выдал замуж за представителей высшей богемской знати.

Этот преуспевающий коммерсант был на удивление суеверен. В его бывшем канцелярском магазине на Невском проспекте, ставшем колыбелью русской сигаретной промышленности и оставшемся небольшим филиалом фирмы «Лаферм», мы спустя десятилетия, после покупки фабрики, во время генеральной уборки обнаружили на сейфе несколько дюжин старых коробок от сигар, наполненных крохотными треугольными обрезками бумаги. Выяснилось, что это были отрезанные уголки сторублевых банкнот: Гупман был убежден, что банкноты, от которых он отрезал уголки, рано или поздно к нему вернутся.

Пятницы и понедельники он не любил, считая их несчастливыми днями. А когда он решил принять на службу рекомендованного ему молодого человека (Бергштресера, дослужившегося потом до должности технического директора дрезденской фабрики) и тот в четверг явился к нему в гостиницу, чтобы представиться, он принял его в костюме Адама, выйдя прямо из ванной комнаты. Бергштресер в ужасе хотел ретироваться, но барон, очевидно полагавший, что он и в таком виде произведет на юношу приятное впечатление, удержал его и обратился к нему с длинной речью, смысл которой сводился к тому, что так выглядит человек, который сумел кое-чего добиться в жизни. Бергштресер смотрел на него с видимым почтением и не противоречил, и барон счел его достойным поступить к нему на службу на скромное жалованье. На вопрос, когда он может приступить к работе, барон ответил, что поскольку завтра пятница, потом суббота и воскресенье, за ними следует понедельник, тяжелый день, а во вторник – праздник, то Бергштресеру надлежит явиться в контору в среду.

Я уже упоминал, что сигареты «Лаферм» принесли владельцу фирмы миллионы,