ты хочешь сфотографироваться? Для такого события я придумала бы что-нибудь более оригинальное, чем снимок на память. Нам стоило бы развести огромный костер и сжечь все свои вещи, или установить памятник из вечных камней прямо на этом месте, или хотя бы закопать «секретики».

– Хорошо, давай, – соглашаюсь я, потому что знаю, что все мои идеи теперь покажутся тебе глупыми или опасными. Ты больше не хочешь наделять окружающий нас хаос смыслами.

Вдалеке раздаются раскаты грома, и я радуюсь тому, что хотя бы погода соответствует происходящему.

Ты ставишь таймер на фотоаппарате и бежишь ко мне, садишься рядом на траву и ныряешь головой под зонтик, который я держу. Раздается щелчок, и в память об этом великом последнем дне остается фотография наших спин на фоне лесных волн.

В день, когда ты улетаешь в США, ничего особенного не происходит: небо не падает на землю, даже чай не выливается из кружки на стол.

В аэропорт мы едем вчетвером: ты, Сатана, твой брат и я. Всю дорогу мы не переставая над чем-нибудь смеемся: над названием деревни «Дрокино», над тем, что у тебя дырка на кедах, и тем, что твой брат вот-вот расплачется и, конечно, над тем, что Сатана – Сатана. Я хочу наклониться к тебе, чтобы в очередной раз прошептать про истинно сатанинскую скорость машины, но неожиданно встречаю препятствие. Между нами сидит Андрюша, кутаясь в плащ из черных перьев, цветов и бусинок. Он скрежещет зубами от холода и пытается сложить на меня свои посиневшие голые ноги.

– Что ты хотела сказать? – спрашиваешь ты.

– Ничего, – быстро говорю я и отворачиваюсь к окну, – уже ничего.

Все, что бы я ни сказала тебе сейчас, не имеет смысла, я уже прожила этот день, сидя на горе вместе с тобой.

– Я напишу тебе, сразу как прилечу, – говоришь ты, перед тем как скрыться в зале ожидания. Я киваю, хотя знаю, что ты не напишешь. Ты убегаешь от чувства вины так далеко, как только можешь, и не захочешь, чтобы что-то напоминало тебе о случившемся.

* * *

Каждую субботу с двенадцати до часу дня вот уже десять лет я сижу в шкафу.

Нет, я больше не надеюсь, что ты вдруг возникнешь передо мной, как в детстве. Это просто час, посвященный тебе. Я оказываюсь в темноте, и мне так легко представить, чем ты сейчас занимаешься.

Десять лет – не так-то уж много для того, кто готов ждать вечно. Я знала, что ты вернешься. Хотя бы для того, чтобы повидать свою семью: Сатану и Ведьмака. Годы разлуки сгладили твои с ними отношения и, наверное, ты уже даже не называешь Сатану – Сатаной. И мне нестерпимо грустно от этого. Ты совсем взрослая. Пока меня не было – нет, пока тебя не было, ты успела выучиться на художницу в американском колледже, выйти замуж и развестись. Хочется верить, что детей ты не завела из-за нашего привычного к ним презрения, а не по какой-то другой причине. Все десять лет я следила за тобой в соцсетях, представляла, чем ты занимаешься каждый день, какие фразы ты сейчас говоришь и кто твои друзья. Я даже пыталась представить себе твои сны, но потом перестала, потому что в них мы никогда не могли встретиться.

Тебе понадобилось так много времени, чтобы получить гражданство и набраться смелости для возвращения.

Я надеюсь, что ты все еще помнишь наши тайные имена, и я смогу узнать тебя при встрече. Я надеюсь, что ты – это все еще ты.

Пока ты выходила замуж и разводилась, я тоже не сидела сложа руки. Я выучилась на медсестру – мне очень хотелось помогать людям, потому что чужие страдания и боль заглушали мои собственные и заполняли пустоту, оставшуюся после тебя.

А еще я знала, что медицинское образование когда-нибудь пригодится мне по-настоящему, и наконец этот день настал.

Все время, что тебя не было, я поддерживала отношения с Ведьмаком, это сокращало расстояние между нами и давало ощущение хоть какой-то близости. Я могла хоть с кем-то поговорить о тебе. Кроме того, это был разумный вклад в будущее, потому что мне-то Ведьмак и позвонил, когда ты прилетела, и предложил прийти завтра. Я, конечно, отказываться не стала. Внутри себя я снова чувствовала ту легкость и силу, которую ощущала в четырнадцать лет.

Когда я пришла на следующий день с огромным букетом синих цветов, которые ты всегда любила, на столе уже все было приготовлено к чаю, стоял торт, варенье из слив и бутылка вина. Я пришла раньше, ты еще не вышла из душа.

– А вы говорили Лере, что я приду? – спрашиваю я у Ведьмака.

– Нет, решила сделать ей сюрприз.

– Это вы правильно решили, – поддакиваю я, всерьез сомневаясь, что ты рада будешь меня видеть.

– Аня? – спрашиваешь ты, выйдя из душа. «Как будто привидение увидела», – отмечаю я про себя.

Я вскакиваю и обнимаю тебя, ты не сопротивляешься, но твои объятия какие-то сдержанные и холодные.

– Привет, Джеральдина, – шепчу я так, чтобы Ведьмак не услышал.

– Привет, Аня, – громко говоришь ты. Особенно подчеркиваешь это имя «Аня».

Ведьмак умиляется нам, как обычно, не замечая всего самого главного. Например, того, что ты скорее испугана, а не рада.

– Не ожидала тебя увидеть так быстро, – говоришь ты.

– Прошло десять лет. Не так уж и быстро.

Ведьмак зовет нас пить чай, подразумевая вино или вино с чаем. Мы битый час говорим о какой-то ерунде. Вино явно успокаивает тебя. Ты так часто смеешься. Я не ожидала, что ты станешь такой веселой. Я почти разучилась смеяться, улыбаюсь – и все.

– А знаешь, у Ани ведь здесь тоже дача недалеко. Там очень красиво, – сообщает тебе Ведьмак. Она, конечно, не догадывается, что я специально купила дачу поближе к ней.

– У тебя дача?! Не может быть!

– Да.

– Не могу представить тебя дачницей. – Ты снова смеешься.

– Я тоже не могла представить, – говорю я и улыбаюсь тебе, – а потом захотелось быть ближе к природе.

– Вот-вот. И у меня так было, – поддерживает меня Ведьмак. – Лера, а вы бы, правда, сходили на дачу к Ане, прогулялись бы заодно.

– Сходим, – как-то неопределенно говоришь ты.

Когда мы остаемся одни, ты шепчешь:

– Я пойду, если только ты пообещаешь мне не начинать разговоры о прошлом.

– Хорошо, обещаю, – легко соглашаюсь я. Все идет именно так, как я задумала.

Ты быстро собираешься, и мы выходим на улицу. От дачи Ведьмака до моей идти минут двадцать. Я привыкла проделывать