Он выпрямился и достал из буфета большую черную кружку.

– Тебе пора домой. Бабушка, наверно, беспокоится.

Он не собирался отсылать ее так резко, но так уж вышло. В конечном счете, оно, пожалуй и лучше. Хватит им заниматься ерундой и взращивать в себе чувства, которых нельзя себе позволять.

Не надо только было смотреть на нее при этих словах. Занялся бы своим кофе и не видел, как изумление на ее лице превращается в страдание.

– Дрю? – Настороженность голоса его добила. – Что происходит?

Он наконец налил себе горячего варева.

– Мне надо поспеть ко второму завтраку у тети. Кэйл с Амандой будут разворачивать подарки, потом уезжают в свадебное путешествие. Я обещал проводить.

А еще обещал, что будет там с Эмили.

Что ж, ничего не поделаешь.

Она скрестила на груди руки.

Дрю отхлебнул кофе, оттягивая момент. Ну что тут такого, прямо так и скажи ей, что намерен пройтись по ее сердцу грязными башмаками. Она – первая женщина, о которой он не побоялся задуматься, но какая разница? Белый рыцарский скакун брыкнул и сбросил его.

– Не умеешь брехать, вот что. – В ее глазах читалось подозрение. – Думаю, моя бабушка и твой завтрак ни при чем, ты выставляешь меня не поэтому.

Паровой молот – это ты, Дрю. Та же деликатность. С тяжелым вздохом он поставил кружку. Началось плохо, будет еще хуже, и ничего с этим не поделаешь.

– Послушай, Эмили…

– Нет, это ты послушай, – загораясь возмущением, перебила она. – Ночью все было прекрасно. Что стряслось? Услышал, как я сказала «люблю»? Поэтому удираешь на четвертой скорости?

Зазвенел телефон. Отрицать или признаться? Поговорить с тем, кто звонит, чтобы выиграть время и найти подходящие слова? Ведь если избегать объяснений, это не приведет ни к чему хорошему, для обоих. Лучше уж покончить с этим и продолжать жить – у каждого своя жизнь и свое дело.

Звонок смолк. Эмили глянула на красные цифры дисплея и заметила, что ответа дожидаются целых семь посланий. В ее взгляде засветилась насмешливая брезгливость.

– Держу пари, с тобой хотят говорить все бедняги, которых обожгло веревкой, когда ты вырвался у них из петли, – так ты боишься, что тебя заарканит женщина.

– Ничего подобного, – запротестовал он, правда, без особой уверенности. Она действительно угадала, не один год ему приходилось внимательно следить, чтобы не вступить ни с кем в более или менее прочную связь.

Эмили сердито откинула с лица волнистую светлую прядь.

– Поэтому ты холоден со мной? Боишься, что я тоже припасла аркан в сумочке? Или я ошибаюсь и я тебе тоже не безразлична? Ведь так?

– Нет… не то, чтобы безразлична. – Слова не пролезали в горло. Не безразлична… очень даже небезразлична. Было бы по-другому, не шел бы сейчас этот разговор.

– Я что, требовала от тебя сжечь твою записную книжицу? – Она оттолкнулась от стола и подошла вплотную, пальцы ног уткнулись в его уличные туфли. – Я хоть раз намекнула, что рассчитываю на брас или на постоянную связь?

– Нет, – признал он. Не будь дело таким серьезным, он бы порадовался этой ярости и злости.

– Так что, – она попыталась проткнуть в нем пальцем дырку, – ты такое забил себе в голову?

Он вздохнул, понимая, что это конец.

– Я не хочу твоей любви, Эмили.

Если бы он ударил ее, Эмили не оказалась бы более оглушенной. Эмоционально, во всяком случае. Эти негромко произнесенные слова, точно прямой удар в сердце, разбили ее мир на миллион осколков.

Я не хочу твоей любви, Эмили.

Она попятилась, медленно переступая отяжелевшими ногами, пока не наткнулась на шкафчик. Страшные слова эхом отдавались в душе. Дальше от него, забыть, пусть онемеет измученное сердце, пусть не будет этого ужаса, холодом вползающего в тело. Как же можно до такой степени ошибиться – в который уже раз!

– Тогда мне нечего больше сказать. – Странно, но голос у нее даже не дрожит. Вот только руки и ноги… – Пойду заберу вещи.

И пошла, хотя хотела бы сесть прямо тут и заплакать. А еще хотела быть подальше от Дрю, в надежде, что расстояние ослабит боль.

Она успела добраться до гостиной, когда его голос остановил ее:

– Эмили, погоди.

– Не говори больше ничего. Пожалуйста. – Она не могла смотреть на него. Зачем лишний раз напоминать себе о собственной глупости? Надо же, вообразила, что он может оказаться другим.

– Мне страшно жаль.

Извинение не успокоило, а только разозлило. Она засмеялась, и смех прозвучал холодно.

– Ага, мне тоже.

И кинулась в спальню, боясь, что сделает что-нибудь поистине идиотское, – например, заплачет у него на глазах. Возмущение, обида, разочарование и стыд смешались во взрывчатку, готовую разнести все вокруг от малейшей искры.

Дрожащие руки не справлялись с пуговицами мужской рубашки. Сердито зашипев, она стащила рубашку через голову и швырнула на кровать. Смятые, скатанные в клубок простыни, казалось, смеялись над ней.

– Черт возьми, – пробормотала она. В очередной раз обмишурилась. Пора уж бы привыкнуть и не расстраиваться, даже не удивляться. Но в этот раз все вышло иначе, в этот раз ей хватит последствий надолго. Потому что в этот раз – в отличие от предшествующих – она по-настоящему влюбилась.

Подобрав с пола бюстгальтер, она голышом зашлепала в другой конец комнаты за платьем. Ну хорошо, ты не можешь представить себе жизни без него – но что же делать?

Он объяснил предельно ясно, что выбора у нее нет. Он не хочет ее любви.

Он не хочет ее.

Эмили была зла на обоих, на кого больше, она не знала. На себя – за то, что имела глупость влюбиться. На него – за то, что выставил ее за дверь. Оставив у нее на заднице отпечаток кроссовок.

Она шагнула в вырез платья и подтянула до таллии, села на край кровати, чтобы застегнуть бюстгальтер.

– Эмили.

Она подняла глаза. Следовало бы утешиться, видя, как несчастно это красивое лицо, но не получалось. Стало только хуже, так плохо, что захотелось чем-нибудь кинуть в него.

– Я знаю, о чем ты думаешь.

Почему Дрю не оставит ее в покое? Он ведь ясно обозначил позицию. Он ее не хочет и прекрасно, она все поняла.

– Да? – Бретельки заняли свое место на плечах. – И о чем же я думаю?

– Что я хам и скотина. Кто бы спорил.

– Добавь еще пару ласковых и будешь первым мужчиной в истории, оказавшимся правым.

От ее резкости его передернуло.

– У меня сейчас нет настроения препарировать нашу связь, – добавила она. Этим можно заняться потом – запастись коробкой бумажных носовых платков и тонной жалости к себе для полного удовольствия.