снаряжении, со значками и короткими копьями, собственный хейль [эмира] из множества конных и пеших, а вслед за ними, один за другим, хейли серхенгов, весьма хорошие и сполна вооруженные. Хейль за хейлем проходил мимо, а серхенги лобызали землю и останавливались. Покуда не прошли все, заняло время от позднего утра до пополуденной молитвы. Потом эмир милостиво обратился /38/ к сипахсалару Гази и серхенгам, сказал им любезные слова и спустился с холма.

На другой день он выехал верхом и направился в город. Расстояние было в три фарсанга. [В течение времени] между двумя молитвами он находился в движении и доехал до Хабгаха. В Нишабуре осталось немного народу: все вышли [из города], чтобы [исполнить] обряд встречи и поглядеть на зрелище. [Встречавшие] выражали добрые пожелания, и чтецы Корана читали Коран. Эмир, да будет им доволен Аллах, говорил каждому вельможе любезные слова, особенно казию, имаму Са'иду, который был его учителем. Жители жаждали этого государя, и день выдался такой, какого никто не запомнил. Когда [эмир] доехал до окраины города, он повелел отпустить народ, затем потянул к саду Шадьях и счастливо там расположился десятого числа месяца ша'бана сего года[157]. Здания Шадьяха украсили разноцветными коврами, принадлежавшими также и везиру Хасанеку, из [числа] тех ковров, которые приготовил Хасанек для этих зданий, подобных которым никто не запомнил. Людей, которые их видели здесь, я записал, чтобы они [это] засвидетельствовали для меня.

На другой день в Венечной суффе[158], посередине сада, эмир воссел на престол и открыл прием, прием очень торжественный. Множество гулямов стояло, [начиная] от края суффы до отдаленного места, бесчисленные сипахдары и мертебедары стояли до ворот сада, а в поле — много конных. Явились на поклон родичи и свита, [некоторые] сели, [некоторые остались] стоять. [Эмир] приказал, чтобы сипахсалара посадили. Вошли казии, факихи и улемы, принесли поздравления, [выразили] соболезнование и похвалу эмиру, да будет им доволен Аллах. Такой прием, какой он оказал казию Са'иду[159], /39/ Бу Мухаммеду, сыну Али, Бу Бекру, сыну Исхака, сына Махмашада Керрами[160], он не оказал никому другому. Потом, обратившись лицом ко всем, он промолвил: «Этот город очень счастливый, я люблю его и его жителей. То, что вы сделали из любви ко мне, не сделали ни в одном городе Хорасана. Перед нами большое дело, насколько видно, оно весьма скоро разрешится по милости господа бога, да славится поминание его. Когда с ним будет покончено, наши взоры обратятся на хорасанцев, и особо большое внимание будет уделено сему городу. Ныне же мы повелеваем, чтобы немедленно уничтожили новые хасанековы правила и чтобы производство дел в Нишабуре при судебных разбирательствах и иных, вели по старинным правилам, ибо то, что сделали Хасанек и его люди, до нас дошло еще в то время, когда мы пребывали в. Герате, и мы этого не одобрили, однако [тогда] было не до разговора. За то, что они содеяли, возмездие само придет к ним. Два: раза в неделю будет [происходить] разбор жалоб[161]. Собрание для разбора жалоб и двери дворца открыты для каждого, у кого есть жалоба. Надлежит прийти и без стеснения доложить ее, дабы оказано было полное правосудие. Помимо [собрания для] разбора жалоб, есть еще при дворе хаджиб Гази, сипахсалар, и еще другие есть доверенные [наши] люди, надлежит приходить к ним во дворец и в диван и рассказывать им про свои дела, дабы они сделали то, что надобно сделать. Мы дали указ, чтобы сегодня же осмотрели тюрьмы и сняли оковы с ног узников, чтобы спокойствие от прибытия нашего распространилось на все сердца. Впредь, ежели кто-либо пойдет по пути безрассудства и насилия, тот получит по заслугам».

/40/ Когда присутствовавшие выслушали эти царские слова, они очень возликовали и пожелали добра [государю]. Казий Са'ид сказал: «Султан в этом собрании удостоил [нас] такого правосудия и благодеяния, что никто не находит слов. Есть у меня нужда одна, коли будет дозволено сказать [ее] ради благословенного дня и счастливого собрания». Эмир ответил: «Все, что казий скажет, то хорошо и верно». «Государь знает, — сказал [казий], — что род Микалов — древний род, в нашем городе они свои, и следы их [деяний] налицо. Я, Са'ид, по милости и воле господа бога, да славится поминание его, и по благодати знания, происхожу из рода Микалова и соблюдение законных прав его лежит на моей обязанности. Те из рода сего, кто продолжает жить, терпят большие притеснения от Хасанека и прочих, *ибо на имения их наложен арест, а вакфы их дедов и отцов тоже утратили силу и доход с них получил другое назначение[162]. Не рассудит ли эмир за благо издать на этот счет указ, достойный его благочестия и высоких помыслов, дабы множество народу из [рода Микалова], пострадавшего и напуганного, [снова] зажило в достатке, вакфы оживились и доход с них был бы обращен на установленные цели»[163]. — «Очень хорошо», — ответил эмир, да будет им доволен Аллах, и тут же указал казию Мухтару, сыну Бу Са'да, чтобы вакфы, принадлежащие роду Микалову, он полностью изъял из рук захватчиков и поручил какому-нибудь верному человеку, чтобы тот нес о них заботу, собрал бы доходы с них и обратил по принадлежности[164]. «Что же до имений, — [сказал он], — то обстоятельства их нам не ведомы, и мы не знаем, каково было высочайшее решение на сей предмет покойного эмира, нашего отца. Бу-л-Фазлу и Бу Ибрахиму, сыновьям Ахмеда, сына Микала, и прочим надлежит пойти в диван к Бу Сахлю Завзани и обстоятельно рассказать положение, дабы он доложил нам и все, что нужно, было бы приказано по [нашему] усмотрению. Казию разрешается давать такие советы, /41/ кои были бы приемлемы для всех, а когда мы уедем, вести с нами переписку». [Казий] сказал, что так и сделает и вознес хвалу [эмиру]. Все люди рода Микалова и их сродственники отправились в диван и доложили о положении, что всех, дескать, земледельцев, управляющих и богатых землепашцев[165], всех, кого вызывали, схватывали и отбирали от них громадное имущество[166], и все почтенные, благородные люди превратились в подлых[167]. Бу Сахль рассказал правду эмиру, да будет им доволен Аллах; им возвратили имения и они снискали [царскую] благосклонность.

В эти дни из Рея пришли письма [такого содержания]: «Когда высочайшее стремя [оттуда] двинулось в путь, один из шаханшахов[168] вознамерился с многими удальцами