Вот и еще прекрасные новости! В договоре не было таких условий.

— Подождите, — через силу проговорила я. — В документах это не отмечено. Я полагаю, что главное — выполнить задачу в установленный срок. Уверена, что я сама имею право составлять ежедневное расписание.

— Разумеется, нет, — пожала плечами Ирэна. — Работа есть работа. Начинается в восемь, заканчивается — когда выполнен дневной план, согласованный с господином Маргеном.

— И что, он будет лично за этим следить? — вздрогнула я, представив, что мне придется каждый день встречаться с эти мерзким человеком.

— Господин Марген занят государственными вопросами, — ответила Ирэна. — У него много хлопот, и он вряд ли будет приезжать сюда ежедневно. Но у господина Маргена имеется надежный человек, который готов старательно наблюдать за делами. И этот человек будет докладывать ему по особой связи обо всем, что происходит в Хрустальном дворце. Это не секрет. Вы должны знать об этом.

— И кто же этот человек?

— Это я, — холодно ответила Ирэна. — Доброй ночи.

Ирэна закрыла дверь, а я задвинула тяжелую щеколду и разрыдалась так, как не плакала, пожалуй, с того вечера, как Марис поцарапал меня мастихином. Или с того дня, как увидела его в объятьях юной брюнетки. Или… Ох, снова Марис! Опять он!

Я рыдала, когда снимала порванное бежевое платье, которое еще днем украшали деревянные пуговицы. Умывалась над глубокой медной посудиной, поливая на руки воду из тяжелого кувшина с узким горлышком, — и снова задыхалась от слез. Переодевалась в длинную, розовую, с кружевами, ночную рубашку — когда-то я ложилась в ней в супружескую постель — и опять прижимала к лицу ладони.

Глупая кукла! Наивная девчонка! С чего ты решила, что здесь, на чужой земле, тебе будет лучше, чем в родном городе? Но что мне оставалось делать? Ведь и с мужем жить было уже невозможно!

Марген не успел завершить черное дело, но я все равно чувствовала себя такой противной и грязной, будто его липкие ладони оставили на моей груди несмываемый след. И как с ним обсуждать рабочие дела? И зачем он поставил надо мной эту надсмотрщицу — Ирэну?

Я так горько плакала, что едва не забыла погасить свечи на столе. Вспомнила в последний момент — еще не хватало устроить во дворце пожар. Забравшись под тяжелое, слегка пахнувшее пылью одеяло, я перебирала события сегодняшнего дня, точно карты, хотя желала бы вовсе выкинуть их из головы. Стоило мне закрыть глаза, как передо мной стройными рядами начинали вышагивать люди, нелюди, вершики, тролли и даже драконы.

Только когда я вспомнила теплую улыбку господина Эдвина, сама не поняла, как уснула.

А во сне я увидела, как по зеленой, с одуванчиками, поляне навстречу мне идет невысокий седой мужчина в очках с толстыми стеклами. Я вскрикнула: «Папа!», крепко обняла его, ощутив терпкий запах знакомого одеколона, и снова полились потоки слез. Осознавая, что это лишь сон, я бесконечно радовалась встрече с родным человеком. А папа ласково гладил мои светлые волосы и тихо говорил: «Всё наладится, мой любимый подснежник!»

Во сне мы опустились на скамейку с выгнутыми ножками, и отец негромко произнес:

— Тебе сейчас очень плохо, моя девочка. Но жизнь не стоит на месте. Твоя боль пройдет.

— Папа, я впуталась в ужасную историю! Человек, с которым я так долго вела деловую переписку, оказался подлецом и преступником! Но и от мужа я ушла не из-за пустого каприза… Я не могу ни вернуться на Побережье, ни остаться здесь. Что мне делать? Неужели все-таки возвратиться к Марису?

— Выбор только за тобой. Но я полагаю, что не стоит возвращаться к человеку, который много лет тебя оскорблял. И разве ты его еще любишь?

— Я… Я не знаю, — призналась я в своих сомнениях. — Постоянно его вспоминаю.

— Конечно, и это логично. Семь лет — довольно большой срок. Человека невозможно вычеркнуть из памяти за мгновение. Даже если ты уедешь на край света, воспоминания останутся с тобой. Но когда ты остынешь и с холодной головой подумаешь, почему ты от него ушла, тогда и поймешь, что всё сделала правильно.

— Но ведь и здесь, в Сапфировой стране, мне оставаться опасно! Этот ужасный… — я вздрогнула даже во сне и не захотела выговаривать его имя.

— Придет время, и этот подлец получит по заслугам.

Папа взял меня за руку, и я ощутила тепло его ладони. Я знала, что его нет, но мне казалось, что он жив и мы мирно беседуем на лавочке в парке возле океана.

— Так что же делать? Что делать, папа? Подскажи мне! — взмолилась я, глядя в самое родное лицо.

— Живи, работай и верь в лучшее, — проговорил отец. — Помнишь, когда ты взялась за замок в Иргате, все смеялись и говорили, что эта девочка все испортит? А ты выполнила реконструкцию так, что даже завистники закрыли рты. Вот и сейчас я тебе посоветую только одно. Решительно делай то, что умеешь, — это лучший выход в любой ситуации. А еще — помни, что ты сильная, и не плачь. Как там сказал твой новый друг господин Эдвин? «В самых сложных условиях нужно держаться и не паниковать».

— Папа, а он правда — друг? В этой стране я уже боюсь кому-то верить…

— Ему верить можно, родная.

Отец поднялся со скамейки и крепко меня обнял — я вновь вдохнула привычный аромат одеколона, пахнущий соленым океаном.

— Меня нет с тобой, но я в твоем сердце, а значит — рядом, — проговорил он и пошел вдаль по зеленой, с одуванчиками, поляне.

Когда я проснулась, мне показалось, что чувствую запах океана, будто встреча с отцом была не во сне, а наяву.

Поднявшись с постели, я раздвинула бордовые шторы и открыла окно, впуская в затхлую комнату свежий утренний ветер. Подошла к зеркалу, висевшему над круглым столом с подсвечником, и увидела там очень бледную, осунувшуюся девушку со встрепанными светлыми волосами и незнакомым блеском в голубых глазах.

Да, это была я. Но это была другая я. Перемену в себе я чувствовала всей душой.

Вчерашний бесконечный день не просто оставил след в сердце — он перевернул мое сознание. Я не собиралась больше страдать и плакать. «Живи, работай и верь в лучшее!» — сказала я вслух.

И потянулась за саквояжем. Сейчас я выберу солидный наряд, займусь делом — и докажу себе и всему миру, что чего-то стою.

Глава 22. Неприличный наряд

Отомкнув серебристые замочки саквояжа, я первым делом убедилась, что моя янтарно-желтая