— Думаешь, это он — мой хвост? — сообразила мамуля.

— Судя по реакции на твой побег, он самый. — Я кивнула. — Сейчас приедем на гору, спрячемся где-нибудь и посмотрим, будет ли он метаться по объекту турпоказа в поисках беглой тебя.

— Мне, наверное, надо внешность изменить! — встрепенулась мамуля.

— Давай, — одобрила я. — И первым делом браслетики с бусиками сними, а то тебя по звуку можно найти, ты же в этой пасторальной бижутерии как натуральная погремушка.

— Держи. — Мамуля стряхнула мне в ладони свои хипповые украшения, сдернула с головы алую ленту и деловито задрала подол.

Японские туристы, в группу которых мы так резко ворвались, радостно загомонили и защелкали камерами.

— Мы взорвем азиатский ютьюб, — проворчала я, помогая родительнице превратить платье-макси в миди.

Подпоясанное лентой, платье изменилось, как хамелеон. Было в духе хиппи, стало в стиле Гэтсби: простой свободный крой, юбка выше колена, образовавшийся выше талии избыток ткани подобием оборки лежит на бедрах. Одним из своих эластичных браслетов мамуля собрала волосы в элегантный низкий узел, и вуаля — никакого сходства с простоволосой девой из племени «детей цветов»!

Добравшись до крепости, лже-Мимино дважды прошел мимо удачно замаскированной мамули, не узнав ее!

Правда, он узнал меня и, явно смекнув, что мамуля рано или поздно появится где-то рядом, начал таскаться за мной.

Я не переживала по этому поводу, решив, что мы сумеем обрубить хвост в метро.

Так и вышло.

— А может, зря мы его потеряли? — запоздало засомневалась мамуля, когда мы уже подходили к нашему временному дому. — Может, надо было не убегать, а наоборот?

— Что — наоборот? Развернуться лицом к преследователю, напасть на него всем нашим сицилийским семейством, взять в плен и допросить с пристрастием, утюгом и паяльником?

— Да, а что? По-моему, отличный план! — Мамуля явно пожалела, что эта мысль пришла к нам с задержкой.

— Еще не поздно его реализовать, — успокоила ее я. — Только придется действовать без папули, исключительно своими девичьими силами, потому что на данном этапе посвящать твоего ревнивого Отелло в сомнительную историю с Темным Повелителем, мне кажется, не стоит.

— Согласна, — быстро ответила Дездемона.

— Эй, вы чего там шепчетесь? Снова что-то замышляете? — оглянулся папа, еще не простивший нам необъяснимую выходку с внезапным побегом на подъемнике.

— Никак нет, не замышляем! Делимся впечатлениями от экскурсии! — браво отрапортовала я и, подцепив под локоток бабулю, ускорилась, оставив родителей вдвоем.

Пусть сами ссорятся и мирятся, без посредников и свидетелей. Они это умеют.

…Алка возникла на пороге раньше, чем я разъединила палец и кнопку дверного звонка.

Под высокими сводами прихожей еще не отзвучало эхо ее ритуального вопля «Зяма! Это ты?!»

— Нет, это мы, твои новые родственники по линии любимого мужа, — дипломатично ответила мамуля, проскользнув в квартиру мимо окаменевшей Трошкиной.

Окаменелось из нее получилась красивая, но печальная, вроде статуи Микеланджело «Ночь», украшающей гробницу Медичи во Флоренции. Такая Алка, если забрать у нее чайную чашку, тоже запросто могла бы украсить собой чью-нибудь гробницу.

Строго в тему я подумала, что убью Зяму, едва он вернется.

— Дева печально сидит, праздный держа черепок, — продекламировала бабуля, сочувственно похлопав Трошкину по поникшему плечику.

Из чашки, зажатой в ее опущенной руке, на пол звучно капнуло.

— Ты чай пьешь? Я тоже хочу! — нарочито бодро сказала я, чтобы вернуть подружку к жизни.

— Аллочка, ты голодная? — заволновался папуля. — Мы тебе принесли сациви с курицей, сейчас я его разогрею! И сырников же еще полная сковородка, надо их съесть!

Он убежал на кухню, мамуля с бабулей канули в глубину квартиры, а я прижала Трошкину к стене и зашептала:

— Не время кукситься, у меня есть новая информация!

— Новая информация, — индифферентно повторила Алка.

Таким тоном охмуренная злодеем героиня старого советского кинофильма «Марья-искусница» произносила свое коронное: «Что воля, что неволя — все равно».

— Я тебя сейчас ущипну, — пригрозила я депрессивной подружке. — Ну-ка, соберись, тряпка! Смотри сюда!

Я развернула пред бледным личиком скорбящей записку, которую не вернула мамуле.

— Что это? — Алка проявила вялый интерес.

— Это записка от Твоего Пупсика!

— Да?! — Трошкина вмиг ожила и уткнулась в бумажку. — Но это не Зямин почерк!

— Но «Тэ Пэ» — это Зямина подпись, ведь так? — надавила я. — Поэтому можно предположить, что записка написана кем-то не очень грамотным под диктовку Зямы.

— А почему он не сам написал? Не мог? Что с ним случилось?! — задергалась Алка.

— Ты слишком резко переходишь от апатии к буйству, — пожаловалась я, опасливо отодвинувшись от припадочной, заехавшей мне локтем в ребра. — Откуда мне знать, что с ним случилось? Может, он напился в хлам и не может удержать шариковую ручку.

— Где напился? С кем? Ты забыла, что версию о попойке на грузинском мальчишнике мы с тобой придумали?

— Гос-с-споди, да в этой стране без проблем и затрат можно напиться где угодно!

— Ладно. — Трошкина чуток подумала, а потом собралась, как раздавленный Терминатор.

Это выглядело впечатляюще: раз — и ртутная лужица оформилась в крепкую металлическую фигуру.

— Где ты взяла эту записку? — стальным голосом пробряцала Алка-Терминатор.

— У мамули. Она нашла ее на полу в гостиной. — Кивком я указала направление, чтобы Алка не подумала, что речь о нашей гостиной в Екатеринодаре. — Я думаю, записка лежала в коробке вместе с шалями и зацепилась за войлок. А когда мамуля с бабулей устраивали примерку и показ моделей, бумажка упала на пол.

— Ой! Коробка!

Трошкина отчаянно пискнула и снова сделалась тиха, бледна и неподвижна, аки мраморная.

Я все-таки ущипнула ее:

— Что — коробка?

— Коробку с шалями у нас забрали! То есть я сама ее отдала. Вот дура!

— Подробнее, — попросила я.

— Идиотка, кретинка, дебилка, олигофренка!

— Не про диагноз твой подробнее! Про коробку!

— Да что про коробку? Утром приходил какой-то мужичок, спросил Кузнецову, хотел забрать посылку. Я подумала, что речь об этой самой коробке и отдала ему ее.

— Вот ты балда! Это же, наверное, за Заразиным медом приходили! — охнула я.

Трошкина виновато повесила голову.