с той недоброй памятной ночи, когда детективы вывели его из клуба. Он скучал по ней. Но если быть честным, больше тосковал по виду и запаху женщины вообще. Гэбриел упустил из виду, что в тюрьме целыми днями будет окружен одними мужчинами. Это усугублялось пониманием, что он среди преступников, ведь почти все здесь сидят за нарушение закона. Необходимость постоянно держаться настороже тоже стала новым ощущением, хотя, если разобраться, это всего лишь более напряженная версия его поведения с отцом.

Глава 16

Имоджен осторожно обходила расставленные на месте преступления маркеры, которые уже успели сфотографировать. Кровью здесь было покрыто все. Но дом Уоллисов продолжал пахнуть ландышами. Моющее средство, предположила детектив, или освежитель воздуха. Этот запах напомнил ей единственный визит к бабушке по материнской линии: та использовала для мытья рук обмылки, которые складывала в картонные коробочки. Но пора было возвращаться в день сегодняшний.

Дом представлял собой викторианскую постройку с террасой, как и большинство зданий в этом районе города. Старый, но тщательно ухоженный внутри. Имоджен оглядела гостиную. Эта пара стариков, похоже, не обладала ничем ценным, кроме себя самих. Сувениры из давних поездок в отпуск и множество ярких фигурок мелкими осколками устилали пол. Уцелел только клоун на шкафу, он сидел на скамейке, положив подбородок на руки, и с выражением опустошенности и невыносимого чувства потери глядел вниз, на керамическую бойню, рассыпавшуюся кусочками мозаики по ковру оттенка свежей мяты.

Имоджен повернулась к Эдриану, стоявшему посреди комнаты и оглядывавшему бесформенное кровавое месиво под ногами. Уголки его губ опустились, когда фотограф в очередной раз положил рядом с ним линейку и сделал еще один снимок. Имоджен поняла, что это убитая собака, и ее охватил ужас. Она отвела глаза, чтобы не уловить других кошмарных деталей, – не сразу удалось взять себя в руки, разглядев трупик животного.

На софе лежало скрюченное окровавленное тело. Мужчина, престарелый, хрупкий и явно совершенно беспомощный. Отвращение Имоджен трансформировалось в злость. В какой-то степени ее даже обрадовала такая перемена. Гнев облегчал осмотр подобных мест преступления. Кто мог сотворить такое? Денег у хозяев не водилось, телевизор был старым – и ему разбили экран. Здесь не было ничего, стоившего ограбления. Бессмысленность и жестокость преступления поражали. Имоджен вдруг осознала: никто не произносит ни слова. Видимо, как и она, коллеги понимали, что все говорит само за себя. Нет необходимости указывать на жуткие подробности, и, конечно, омерзительные убийства – не предмет для шуток. Насилие ужасно всегда, но, когда жертвы настолько беззащитны, смерть выглядит намного страшнее, становится квинтэссенцией жестокости.

Эдриан поднял взгляд. Двинувшись к напарнице, он слишком старательно огибал маркеры, поэтому зацепился ботиком за ножку кресла и чуть не упал, но сумел вовремя восстановить равновесие. Все посмотрели на него. Шум нарушил глубокую задумчивость. Заклятие рассеялось. С этой минуты разговоры перестали быть неуместными.

– Второй труп мы нашли на кухне. Судя по всему, его жена. Если проследить кровавый след, ее оттащили туда. Кто бы это ни совершил… – голос Эдриана сорвался. – А я-то считал, что уже видел самое страшное, на что способны человеческие существа… Но они продолжают поражать меня.

– Есть идеи? – спросила Имоджен, стараясь придать разговору сугубо деловой тон.

– Даже не знаю. Все это выглядит делом рук слетевшего с катушек сумасшедшего, одержимого разрушением.

– А это что такое?

Имоджен указала на выведенный кровью на стене крупный символ, который не заметила раньше вовсе не потому, что он не бросался в глаза или был скрыт. Просто поначалу ее внимание привлекли другие, гораздо более ужасающие детали.

– Понятия не имею, хотя символ кажется мне достаточно распространенным и может означать что угодно.

– Из дома что-нибудь пропало?

– Фрейзер уже провел предварительную проверку. На жене осталось обручальное кольцо и золотая цепочка на шее. Так что вряд ли это ограбление. Обнаружена банка с наличными в кухне. Ее спрятали, разумеется, но пришедший за ними легко бы нашел деньги.

– Тогда каков мотив?

– Остается только личное, верно?

– Личное? Против таких-то стариков? Нет, не верю. Ты еще раз взгляни на них! – Она указала на семейное фото с поврежденной рамкой, все еще криво висящее на стене.

С него улыбалась пара стариков в компании, очевидно, внуков.

– Здесь орудовала преступная группа, – хмуро заметил Эдриан. – Иначе почему ни одна из жертв не попыталась вызвать полицию? Почему они не кричали, не пытались убежать?

– Мне лучше пойти на кухню и взглянуть самой.

Имоджен с огромной неохотой побрела вглубь дома. Когда ей позвонили, она принимала душ и прибыла сюда значительно позже Эдриана. Она услышала многочисленные щелчки фотоаппарата и глубоко вдохнула, прежде чем войти в помещение по красному следу.

Тело жены лежало на полу, и ей нанесли значительно больше повреждений, чем мужу. Впрочем, она не казалась такой же дряхлой, как он. Из ее руки торчал нож, но кровь вокруг не скопилась. Значит, рану нанесли уже мертвой женщине. Имоджен восприняла это со странным облегчением. По крайней мере, последний удар уже не причинил боли, пусть Патти Уоллис и вынесла невыносимые страдания от предыдущих. На шее жертвы поблескивала золотая цепочка с подвеской в виде слова «бабуля» – буквы вдавились в кожу под ключицей. Детектив оторвала взгляд от тела и огляделась. В кухне царил такой же разгром, как и в гостиной. Эдриан прав. Такое не мог устроить один преступник, и это вызывало новые вопросы. Например, как люди договорились совершить столь жестокое и варварское убийство? Быть может, здесь не обошлось без наркотиков?

– Нет, это сделали не наркоманы, – возразил стоявший за ее спиной Эдриан, словно прочитав мысли.

– Откуда знаешь?

– У жены запас очень сильных болеутоляющих лекарств. Нарки ни за что не оставили бы их на месте. – Эдриан указал на полку, висевшую над чайником. – К тому же на улице такой товар можно продать за хорошие деньги.

– Надо узнать об этой семье как можно больше. Кто-нибудь уже связался с ближайшими родственниками?

– Еще нет. Я ждал тебя. Поехали.

Глава 17

В крыле отчетливо ощущалась оптимистическая суета с легким оттенком печали. Заключенные предвкушали визит близких и радовались, создавая контраст с глубоким одиночеством тех, кому некого ждать. Гэбриел испытал подобную сердечную боль всего неделей раньше и потому не мог не питать некоторого сочувствия к этим несчастным. К тому же Солу. У него на воле не было родных или друзей, к нему никто и никогда не приходил, ему не присылали писем – в его восприятии вообще словно не существовало жизни за пределами тюремных