Я хотел, чтобы он как-то защитил меня… Ведь у него было так много друзей во всяких там горкомах, ЦК… И на Петровке тоже… Но он не брал трубку. Дома у него уже тогда стоял автоответчик. На работе секретарша ни разу меня с ним не соединяла… Все говорила лживым своим голосочком: "Бориса Сергеича нет…

Борис Сергеич на переговорах…" Наконец я сказал ей: «Передай, сучка, Борису, что я буду ждать его завтра в восемь вечера у памятника Пушкину… А если не придет, пусть пеняет на себя!»… Пеняет на себя! Ха! Что я-то мог сделать Барсинскому! Это он знал всю мою подноготную! Это он мог настучать про меня столько, что на три срока хватило бы! А я-то ничего про его дела не знал!..

Андрей вздохнул и закурил очередную – сотую, наверно, – сигарету.

– Сразу к Пушкину я в тот день не пошел. Я отправился в газету «Неделя»

– у меня там работал приятель, который очень любил живописать про мое кафе (за это у меня для него был неограниченный кредит). Окна его кабинета выходили как раз на Пушкина. Стал я за местом встречи наблюдать… Ну, и… Эх… Получилось все, как я почему-то ожидал… Во-первых, Барсинский так и не появился… А во-вторых, очень мне не понравилась машинка, которая у Пушкина стояла… Номер ее был «ММ», что означало «московская милиция». И ребятки там крепкие сидели…

И тогда я очень хорошо все понял: Боб-то меня и сдал. Надоело ему, видать, со мной делиться…

Велихов помолчал и вдруг выкрикнул:

– Ну так я же у него денег не просил! Почему бы не сказать просто:

«Уйди, Андрюха. Будем теперь каждый сам по себе!» Неужто я б не ушел?.. Но вот – не сказал… Решил – лучше сдать меня… Я только год спустя, уже в Америке, понял – почему…

Андрей встал как автомат и захлопнул форточку. Кофта свалилась с его плеч.

– Что мне тогда оставалось делать? – сказал он и развел руками. – Я решил бежать. У меня тогда, к счастью, была открыта виза в Венгрию – мы с Людкой собирались в турпоездку… Я скрывался у друга, продал машину за бесценок… Взял билет на самолет… Странно, что меня не взяли на границе…

Но вот – не взяли… Из Венгрии, тогда еще социалистической, я по горам, какими-то козлиными тропами, нелегально перешел в Австрию. Остатки денег от «девятки» заплатил своему проводнику через границу… А в Австрии пришел в ближайшую полицию и попросил политического убежища. И мне сразу его дали. Я позже понял почему. Я к ним в полицай-комиссариат пришел аккурат утром 19 августа 1991 года, когда у нас тут путч подняли… Тогда все они там русских жалели…

Андрей налил в бокал дорогого французского вина – водка кончилась – и маханул его одним глотком. Выдохнул, по-простонародному зажевал колбасой.

– Ну, что тебе еще рассказать?.. Посадили меня вместе с советскими евреями в лагерь для беженцев… Потом переправили в Штаты… Там я получил статус беженца… Затем – Грин-карту… Очень быстро понял, что никому я там, в Штатах, не нужен… Ну, об этом читай у Эдички и у Довлатова… Работал посудомойкой… Пил… Никому, конечно, там мои знания западного рока и таланты диск-жокея на фиг были не нужны… Вспомнил про свой электротехнический диплом.

Пошел работать на электрическую фирму. Начинал с уборщика. Потом стал чем-то вроде техника. Дослужился до инженера… А в девяносто пятом меня пригласили в «Пауэр инжиниринг и электротекникс». И назначили ихним представителем по России… И вот – я снова здесь! – шутовским тоном закончил свой невеселый рассказ Велихов.

Замолчали. Оксана не решалась ничего говорить. Потом все же спросила:

– А что Барсинский? Что твоя Людмила? – тихо спросила Оксана и напряглась в ожидании ответа.

– Людмила? – криво усмехнулся Андрей. – А у нее все в порядке… В девяносто третьем меня в Америке нашла моя Карина из кафе. Она туда тоже на постоянное место жительства переехала. Она мне и рассказала…

Андрей сделал паузу. Лицо его исказилось. Потом он с усилием продолжил.

– Так вот, Люд очка моя распрекрасная вышла замуж. За Барсинского.

Оксана охнула.

– Но это еще не все… Не знаю, интересно ли тебе… Ладно, сказавши "а", надо говорить и "б"… Короче, у них родился сын. И знаешь, когда? В феврале девяносто второго…

Оксана задумалась на секунду, подсчитывая месяцы.

– Да тут – считай, не считай! – выкрикнул Велихов. – Одно из двух: либо это – мой ребенок. Либо Людочка уже тогда, когда я еще в Москве был, мне с Бобом рога наставляла!

В глазах у Велихова блеснули слезы.

– Это она была сегодня в театре?

– Кажется, да…

– А сын? Ты о нем что-нибудь знаешь?

– Откуда? Он учится в Англии! У богатых, как ты знаешь, свои привычки!

В кухне наступила тишина. Андрей сел И закрыл лицо рукой.

И тут Оксана сделала то, что подсказывало ей сделать ее исключительное женское чутье.

Она подошла к Андрею и обняла его голову руками. Его лицо уткнулось в теплый ее живот.

– Все хорошо, миленький, все хорошо, – успокаивающе сказала она. – Это все прошло, не Думай ни о чем…

Его руки обняли ее за талию.

Пойдем, – ласково сказала она и потянула его.

Потом взяла за руку и бережно, как ребеночка, повела в спальню.

* * *

Велихов в этот раз любил Оксану с особенной ласковостью и неистовством.

Она обычно умела отвлекаться во время секса– и обдумывать под методичные движения партнера свои сегодняшние успехи и планы на завтра – но сейчас это было невозможно. Перед глазами будто плясали ветки цветущих яблонь и пенные морские волны окатывали ее с головы до ног…

Финишировали они вместе. В голове у Оксаны словно разорвался разноцветный фейерверк.

Андрей долго не выходил из нее. Он целовал ее глаза, губы, щеки. Он поглаживал ее плечи и грудь, повторяя, как в бреду:

– Милая… Милая…

Оксана расслабленно отвечала на его ласки. Очарование любви постепенно сходило на нет, и она обрела способность соображать.

Шел уже седьмой час утра. Над Москвой плыла непроглядная, стылая ноябрьская ночь.

В какой-то момент все тело Андрея вздрогнуло. Через секунду он спал.

Несмотря на бессонную ночь, спать Оксане совсем не хотелось. Голова работала удивительно ярко и ясно.

То, что еще вечером мелькнуло как обрывок плана – нечеткого и очень смутного – вдруг в какой-то момент стало потрясающе ясным. Если поступить так… Есть два варианта… А если таким образом, то… Она тщательно, словно гроссмейстер, проигрывала различные варианты, делала возможные ходы за противника – и отвечала ему контрударом… И выходило: как бы ни сложились обстоятельства, она в любом случае оставалась в выигрыше.

Идея так захватила ее, что ей захотелось, чтобы поскорее наступило утро. Чтобы они проснулись, и она рассказала Андрею свой удивительный, грандиозный план. «Впрочем, – осадила она себя, – утро вечера мудренее. Надо еще раз подумать обо всем завтра. И еще не факт, что Велихов во всем согласится с ней».