— Это вы — Лаура? — спросила Чернышева.

— Да, — удивленно ответила та, не понимая, чтонужно от нее этой богатой сеньоре. В глазах была и некоторая тревога. Упассажирки, путешествующей в первом классе вполне могли пропасть вещи илиценности. В таких случаях первое подозрение всегда падало на горничных.

— Я хотела с вами поговорить, — улыбнулась Марина.

— Конечно, сеньора. Вам что-нибудь нужно?

— Вы относили чью-нибудь записку на этом корабле?Скажем, любовное послание?

Девушка заколебалась. В руках у Марины появилась купюра впятьдесят долларов. Зеленая бумажка производила впечатление даже в далекойАргентине. Лаура изумилась.

— Что вы хотите знать, сеньора?

— От кого было письмо, — Марина протянула купюрудевушке.

Девушка спрятала купюру в карман. Услужливо улыбнувшись,сказала:

— На нашем корабле столько влюбленных рыцарей. Это былсеньор Консальви. Он просил меня отнести записку в соседнюю с ним каюту.

— Вы относили всего одно письмо? Именно его письмо?

— Да. Только одно, — удивленно сказала девушка.

— Консальви, — прошептала Марина. И услышала шумза своей спиной. Обернувшись, увидела своего напарника, который едва несвалился с лестницы. Он с трудом удержался на последних ступеньках, и теперь снескрываемым торжеством смотрел на Чернышеву.

Нетерпеливый Благидзе не сумел спокойно ждать в баре, покаона найдет девушку. Да и ожидание слишком затянулось. Когда через десять минутМарина не появилась, он решительно поднялся и отправился вниз искать обеихженщин. В конце концов, в Москве именно ему была поручена охрана полковникаЧернышевой и он не собирался рисковать ее жизнью ради такого подлеца, какФлосман.

Но имя Консальви подействовало на него почти магически.Теперь он смотрел на Чернышеву, наслаждаясь услышанным. Он все-таки был прав.Под именем Консальви на судне скрывался сам Флосман.

Но подобное мнение, кажется, не разделяла сама Чернышева.Она спокойно позволила девушке уйти, кивнув на прощание и начала подниматься полестнице. Прошла мимо Благидзе, ничего ему не сказав. Он пожал плечами.Возможно, таким необычным способом она выражает свое недовольство.

Он молча пошел за ней. Теперь уже нет сомнений, ктоскрывается под чужим именем. Но в любом случае решение по судьбе Флосманадолжна принимать сама Чернышева. Она же молчала, словно обдумывая нечто важное.Благидзе не хотел задавать никаких вопросов, наслаждаясь своей победой. Напалубе, где размещались каюты первого класса, она пошла своей каюте. Благидзеблагоразумно молчал, но шел следом.

У двери каюты она остановилась, оглянулась по сторонам,будто ожидая кого-то увидеть, и вошла в свою каюту. Благидзе вошел следом.

— Когда у нас ужин? — уставшим голосом спросилаЧернышева, словно позабыв о признании Лауры.

— Они опаздывают, — взглянул на часыБлагидзе, — наверное, из-за этих допросов.

— Наверное, вы были правы, — наконец призналасьженщина, усаживаясь прямо на кровать, — второе письмо Флосман попросил отнестив мою каюту кого-то из посторонних, чтобы обеспечить себе алиби.

— Конечно, — обрадовался было Благидзе, но тут донего дошел смысл сказанного. — Вы сказали «кого-то из посторонних»?Значит, вы считаете, что это была не Лаура.

— Вы невнимательны, — устало возразилаженщина, — я ведь спросила Лауру, сколько любовных посланий она относила.И услышала, что только одно.

— Ну да, — нетерпеливо перебил ее Благидзе, —именно то, которое вы получили. И которое было написано по-испански.

— Нет. Это было не то письмо, — спокойно заметилаЧернышева, — вы, как и большинство мужчин, очень нетерпеливы. Слышитетолько то, что хотите слышать, не вслушиваясь в слова говорящего. Слышите, ноне слушаете своего собеседника. Она ведь четко сказала, что относила письмо сеньораКонсальви в соседнюю с ним каюту. Но ведь я не живу в соседней с Консальвикаюте. Там живет его девица, с которой он так неудачно поссорился. Значит, иписьмо Лаура приносило совсем не мне.

— Да, — ошеломленно согласился Благидзе, — я… я не обратил внимание на эти слова девушки.

— А я обратила. Об их соседстве мне говорил еще РобертоГальвес. Поэтому я так спокойно отреагировала на слова Лауры. Но, видя вашенетерпение, не стала рассказывать о нем на нижней палубе, чтобы никто неуслышал нашего разговора. Хотя я уже начинаю подозревать одного из нашихпассажиров. Но для полной уверенности у меня нет доказательств.

— Это Консальви? — с надеждой спросил Благидзе.

— Это один из трех подозреваемых, — уклонилась отпрямого ответа женщина, — у меня пока нет твердой уверенности. А в такихслучаях нельзя спешить с выводами. Мне нужно будет все еще раз проверить.

— Пока Флосман не убьет еще кого-нибудь, — хмурозаметил Благидзе.

— Не думаю. Это не в его интересах. Скорее, он захочетеще раз доказать мне свое превосходство. Но на убийство не пойдет. ПростоХартли, видимо, сумел зацепить его. Достал так сильно, что у него не былодругого выхода, кроме убийства. Но в случае со мной ему нравитсядемонстрировать свое превосходство. Типичный образчик мужской логики. Убежденностьв превосходстве над женской логикой сквозит в каждом его действии.

Из динамика полилась музыка, призывающая пассажиров пройтина ужин. Чернышева поднялась, тяжело вздохнула.

— Идемте на ужин, — предложила она, и посмотрев наобувь Благидзе, заметила: — Вы, кажется, не воспользовались автоматом длячистки обуви. Полицейские занесли столько грязи.

— Да, — покраснел Благидзе, — я просто неуспел. Меня допрашивали одним из последних.

— Завтра утром полицейские снимут оцепление, и всепассажиры разъедутся по домам, — задумчиво сказала Чернышева, — у насосталась только одна ночь.

— Вы думаете, он попытается снова дать о себе знать?

— Я в этом убеждена. Сегодня ночью он обязательнопопытается в очередной раз доказать мне свое превосходство. Эти письма явныйобразчик того, что он очень невысокого мнения обо мне. Значит, мне нужно,доказать, что он ошибается.

— Но каким образом мы сможем его вычислить?

— Я уже почти знаю, кто это может быть. И потомупостараюсь сегодня убедиться в своих подозрениях.

— Суарес или Кратулович?

— Следите за всеми троими, — уклонилась от ответаЧернышева, — и вам все станет ясно.

— Я это делаю уже два дня, — пробормотал Благидзе.

В ресторане за его столиком пустовало место Хартли, и многиепассажиры с ужасом смотрели именно на этот столик. Сидевший недалеко Суарестоже несколько раз посмотрел в эту сторону. А вот Кратулович так ни разу и неповернулся, предпочитая сосредоточиться исключительно на еде. Консальви и егоспутница тоже несколько раз смотрели в сторону столика, за котором раньшеобедал погибший.