- Любую святыню, - вкрадчиво заметил Энарек, - можно осквернить. Пойми, о великий, опасно пить воду, в которой лежали мертвые тела. Водоем наполнится быстро. Как я читал, источники Провозвестника неисчерпаемы... Давай объедем справа. Видишь, там начинается улица, скорее всего ведущая в центр города.

...Нет, не было спокойствия в Меддаи. Шад твердо уяснил: минувшей ночью что-то случилось. Что-то очень нехорошее и страшное. Недаром он сам, да и все воины его отряда видели перед рассветом неясное зеленое сияние в стороне, где располагался город. И вот - следы крови на белокаменнных мостовых, брошенное оружие, валяющиеся на мраморе и граните потухшие факелы... Хвала Атта-Хаджу, халитты после восхода солнца быстро убрали с улиц мертвецов. Перепуганные люди, жмущиеся к ступеням храмов, выглядящие уставшими и подавленными мардибы, раздающие бедным хлеб возле складов, принадлежащих аттали и Священному Совету... Вооруженные до зубов халитты, сопровождаемые конниками в халатах саккаремской гвардии. Только сейчас Даманхур вспомнил, что он - шад. Находящиеся в Меддаи гвардейцы первыми поприветствовали своего повелителя, однако не присоединились к эскорту, а продолжили патрулировать город вместе со Священной стражей.

Однако при подъезде к Золотой площади Даманхур увидел выстроенных вдоль главной улицы Меддаи халиттов со всеми знаменами, каждый сжимал в правой руке обнаженную саблю, а когда лошадь шад а проходила мимо, безмолвно вскидывал оружие над головой в знак почтения к Солнцеликому.

У ступеней Золотого храма Даманхура ждал святейший аттали - невысокий, сухонький старичок в белоснежном халате и темно-зеленом с золотыми полосками тюрбане.

"Вот и Меддаи, - мелькнуло в голове у Даманхура. - Главное, что духовная власть сохранена поныне, и кто знает, может быть, удастся уговорить эт-Убаийяда помочь нам".

Но, вопреки ожиданиям саккаремского повелителя, аттали не спустился с паперти храма первым, для того чтобы высказать свое уважение к светскому владыке, а просто дал незаметный знак ладонью стоявшим позади него храмовым служителям. Именно они первыми сошли по ступеням к площади и поставили у копыт коня Даманхура сжимаемые в ладонях подносы.

На каждом из них громоздилась куча золотых монет, а поверх лежали веточки оливы и винограда - символы Саккарема.

- Подарки от святейшего аттали Касара эт-Убаийяда его величеству, Солнцеликому шаду Саккарему Даманхуру атт-Бирдженду!

В груди шада запылал радостный огонь. Теперь он точно знал: жрецы Атта-Хаджа помогут ему закончить эту страшную войну.

* * *

Драйбен настолько вымотался, что сразу после того, как эт-Убаийяд пошел вниз, облачаться в нарядные одеяния для встречи с шадом, отправился в указанную ему комнатенку, располагавшуюся в пристройках Золотого храма. Само великое святилище Атта-Хаджа представляло собой очень высокое, украшенное вычурным золотым куполом строение, которое обороняла кованая ограда, а по углам поднимались узкие стреловидные башни. Но за фасадом с алтарной стороны, обращенной в сторону восхода, скрывались лабиринты коридоров, лестницы, ведущие в темные храмовые сокровищницы, прохладные подвалы, где содержались запасы продуктов, а заодно и в тюрьму Мед дай, расположенную на глубине тридцати-сорока локтей. Там проводили долгие годы так называемые преступники веры - святотатцы, святокупцы, распространители лжеучений, хулители, ложные собиратели пожертвований и прочие оскорбители религии Провозвестника.

Однако верхние этажи пристроек были просторны и светлы, через ажурные окна с редкостной красоты узорчатыми витражами в глубины огромного здания проникал свет, позволявший переписчикам, казначеям и художникам без труда отправлять свои обязанности. Здесь же обычно селились наиболее почетные гости аттали.

В небольшой комнате, где эт-Убаийяд устроил Фейран и Фарра, конечно же, почти отсутствовала привычная для человека из Нардара мебель - только два сундука и высокая подставка для книг. Зато стены и пол полностью скрывались под пышными коврами, ступня утопала в мягчайшем ворсе едва не по щиколотку, а через невидимые отверстия в стене с улицы проникал свежий воздух.

Фарр устроился возле самого окна, укрывшись одеялом, рядом притулилась дочь погибшего шехдадского управителя, - судя по виду, их сон был безмятежен, несмотря на все происшествия минувшей ночи. Оглядевшись, Драйбен заметил стоявшую в углу корзину с едой, нагнулся, пошарил в ней, но сыр и пшеничные лепешки отбросил. От усталости есть не хотелось. Было одно жела-цде - упасть на ковер и спать. Хотя... Нардарец потянул к себе глиняный кувшин с неоткупоренной крышкой, подцепил ее кинжалом и, обнаружив, что старинное присловье: "Главное - внутри", как всегда, истинно, единым духом выпил едва не целую кварту отличного розового вина. Пьянящий напиток мгновенно разошелся по жилам, - Драйбен не ел почти сутки, а его мозг устал настолько, что сок виноградной лозы оказал действие, подобное снотворным зельям нарлакских алхимиков. Человек просто со вздохом опустился на пол, не удосужившись даже снять сапоги, и тотчас захрапел.

...Где-то внизу, на площади, закончилась церемония встречи двух владык духовного и мирского, шада препроводили в лучшие гостевые покои, охранный отряд разместился в странноприимных домах. Священная стража, да и обычные люди из числа беженцев не покладая рук продолжали наводить порядок в городе, в очистившиеся священные водоемы изливались хрустальные струи, бьющие из древних валунов. По легенде, Провозвестник Эль-Харф спас умирающий от жажды караван, ударив в скалу своим посохом и попросив благословения у Атта-Хаджа. Камень немедля разверзся, явив кристально чистый холодный источник...

Драйбену снились кошмары, и это неудивительно. Мелькали тени волков с горящими красными глазами, чувствовался запах псины и звериной шерсти, слух терзали вой и рычание Дикого Гона, почему-то мимо прошел Кэрис с растущим пониже спины черным песьим хвостом и ухмыльнулся, сказав: "В нынешние времена у всех воинов растет хвост, не удивляйся!" Потом вдруг явился Атта-Хадж в халате светло-зеленом и усеянном вышитыми цветами из шафранного шелка и начал кричать, что содержит самый дешевый постоялый двор в Меддаи и добрым правоверным не стоит ходить к жадному Бен-Аххазу, а после, схватив самострел, убежал охотиться на шакала. Вышел Бен-Аххаз и возразил, будто все это клевета, а завистники лишили его наследника и семя Бен-Аххазово теперь прервалось... Манассия же вытянул из груди наконечник копья и предложил купить его. Возник внезапно аттали эт-Убаийяд, отмахивался саблей от гиены, а у последней были человеческие ноги, сотник Джебри, появившийся из тумана, указывал пальцем на Драйбена и говорил: "Ты - это я, а я - это ты", и, наконец, опустилась откуда-то сверху на нетопырьих крыльях фигура черного волка с человеческим лицом закоснелого грешника и женщиной, сидящей на холке... Драйбен шарахнулся в сторону, но волк, потянув лапу, потащил его к себе и, дыша смрадом в лицо, рявкнул:

- Эй, эй, поднимайся! Ты посмотри на себя - в поту купаешься! Да вставай же! И Драйбен проснулся.

- Ну и дела... - На нардарца в упор смотрел Кэрис. - Никогда не видел, чтобы человек так орал во сне. Видать, досталось вам.