— Ему это не понравится.

— У него нет выбора. — Папа сжимает мою руку. — Не волнуйся, все образуется.

— Откуда ты знаешь? — спрашиваю я.

— Потому что я подозреваю, что в глубине души он хочет разобраться в своей жизни, а судья предпочтет не портить школьную статистику. Честно говоря, я даже не уверен, что Карлос осознает, как сильно хочет преуспеть в жизни.

— Он немножко придурок.

— Это маска, под которой скрывается нечто более глубокое. Я знаю, что с ним будет непросто. — Он чуть склоняет голову и задумчиво смотрит на меня. — Ты уверена, что не против того, чтобы он жил с нами?

Я задумываюсь, вызвался ли бы кто-то помочь мне, окажись я в подобной ситуации. Разве не затем мы пришли на эту землю, чтобы сделать ее хоть не много лучше? Это ведь вопрос не столько религии, сколько гуманности. Если Карлос не останется с нами, кто знает, что с ним будет.

— Я совершенно не против, — говорю я ему. — Правда.

Отец с его образованием психолога и бескрайним спокойствием сможет помочь Карлосу. А мама… что ж, если закрыть глаза на ее причуды, она замечательная.

— Брэндон, где Карлос? — спрашивает папа, когда мой брат вприпрыжку спускается по ступеням вниз.

— Не знаю. Кажется, он был в душе.

— Хорошо. Возьми завтрак. Твой автобус подъедет через десять минут.

Когда мы услышали, что шум воды наверху смолк, и Карлос вышел из душа, папа сказал:

— Брэн, возьми свой портфель. Автобус будет здесь с минуты на минуту.

Пока папа поторапливает Брэндона, я поджариваю пару яиц для Карлоса. Я слышу, как он спускается по лестнице, раньше, чем вижу его. На нем темно-синие джинсы, рваные на коленях, и черная футболка, которую как будто слишком часто носили и слишком часто стирали… но я могу себе представить, какой мягкой и удобной она от этого стала.

— Вот, — бормочу я, аккуратно ставя перед ним тарелку с яичницей и тостом и стакан свежевыжатого сока.

— Gracias. — Он медленно усаживается за стол, очевидно удивленный, что я приготовила ему завтрак.

Пока он ест, я загружаю посудомоечную машину и достаю из холодильника ланчи, которые моя мама заранее приготовила для нас. Когда спустя пару минут папа возвращается в кухню, с ним заходит и Алекс.

— Доброе утро, братишка, — говорит он, опускаясь на стул рядом с Карлосом. — Готов к суду?

— Нет.

Я хватаю ключи от своей машины и школьный рюкзак, оставляя их наедине. Пока я еду в школу, гадаю, не стоило ли мне остаться там, чтобы в случае чего смягчить удар. Потому что микс из трех мужчин в одной комнате, особенно если двое из них — своенравные братья Фуэнтес, может быть взрывоопасным. Учитывая, что одного из них собираются заставить записаться в школьную программу реабилитации для малолетних преступников. Я могу гарантировать: когда они расскажут об этом Карлосу — он слетит с катушек. У моего бедного папы нет ни единого шанса.

— ТАК ЧТО ты здесь делаешь? — снова спрашиваю я брата.

Я подозрительно смотрю на Вестфорда, сжимающего в руке чашку дымящегося кофе. Что-то явно не так.

— Алекс хотел присутствовать, пока я буду объяснять тебе, что предстоит нам сегодня. Мы попросим судью отпустить тебя под мою ответственность, но при этом ты обязан будешь стать участником специальной реабилитационной программы.

Я смотрю на свой недоеденный завтрак и швыряю в него вилку.

— Я думал, мы идем в суд просто для того, чтобы меня передали под вашу опеку. Теперь у меня чувство, что мне вот-вот завяжут глаза и дадут затянуться последней сигаретой.

— Все не так плохо, — говорит Алекс. — Эта программа называется «Горизонты».

Вестфорд садится напротив меня.

— Это специальная программа для подростков, оказавшихся в зоне риска.

Я смотрю на Алекса, надеясь, что он объяснит мне это на человеческом языке. Алекс прочищает горло.

— Она для ребят, у которых были проблемы с законом, Карлос. Тебе придется ходить на занятия после школы. Каждый день, — добавляет он.

Они что, шутят?

— Я же сказал, что наркотики не мои.

Вестфорд ставит свою чашку на стол.

— Тогда скажи мне, чьи они.

— Я не знаю.

— Так не пойдет, — говорит Вестфорд.

— Это кодекс молчания, — говорит Алекс.

Вестфорд не понимает.

— Кодекс молчания?

Алекс поднимает взгляд.

— У меня есть знакомый в Guerreros del barrio, — говорит он. — Кодекс молчания защищает всех членов банды. Он не расколется, даже если знает, кто виноват.

Вестфорд вздыхает.

— Кодекс молчания никак не поможет твоему брату, но я понимаю. Не хочу понимать, но понимаю. И это не оставляет нам выбора, кроме как просить судью позволить Карлосу записаться в «Горизонты». Это хорошая программа, Карлос. Она не дает подросткам вылететь из школы или попасть за решетку. Ты получишь свой школьный аттестат и сможешь поступить в колледж.

— Я не собираюсь в колледж.

— Тогда чем ты планируешь заняться после школы? — спрашивает Вестфорд. — И не говори мне, что торговать наркотиками, потому что копам такой ответ точно не понравится.

— Да что вы знаете, Дик? Вам легко сидеть в своем огромном, словно задница, доме и есть свое органическое дерьмо. Если бы вы хоть день провели в моей шкуре, вы бы имели право читать мне нотации. А до тех пор я не желаю ничего слушать.

— Mi’amá хочет, чтобы мы жили лучше, чем когда-то она, — говорит Алекс. — Сделай это ради нее.

— Да наплевать, — говорю я, убирая свою тарелку в мойку. Я определенно потерял аппетит. — Хорошо, поехали уже, покончим с этим дерьмом.

Вестфорд берет свой портфель и облегченно вздыхает.

— Готовы, мальчики?

Я закрываю глаза и тру их ладонями. Наверное, мне бы хотелось открыть их и оказаться в Чикаго.

— Вам ведь не интересно мое мнение?

На лице Дика мелькает полуулыбка.

— В общем-то нет. И ты прав, я не был на твоем месте. Но и ты не бывал на моем.

— Да ладно вам, профессор. Готов поставить свой правый орешек на то, что самая большая проблема, с которой вам пришлось столкнуться в жизни, — это выбор, в какой гольф-клуб вступить.

— Я бы на твоем месте не делал таких предположений, — говорит он, выходя из дома. — И я не состою в гольф-клубе.

Когда мы подходим к его машине — или к тому, что я хотел бы назвать машиной, я делаю шаг назад.

— Что это?