– А то! – залихватски воскликнула Лизетта, с испугом осознавая, что задуманная черта опьянения уже давно ею пересечена. Море ей по колено. Мозг против воли отталкивал мысли о Славе, в ажиотаже перерабатывая фантастические детали карьерного роста и дорогих подарков. Кстати, Слава ей никогда ничего приятного не дарил. Только картины.

– А что ты мне подаришь? – требовательно надула губки Лизавета, игриво ткнув начальство пальцем в пузо.

– Колечко, – дежурно отреагировал Танненшток. – Но потом. Сразу, но после. Да?

– Ты взорвал мой мозг, – захихикала Лиза. – Я согласна.

Шеф вообще стал казаться довольно милым. Не жадный, честный, перспективный. А почему бы и нет, собственно? Что мешает совместить его со Славой? От обоих не убудет!

И Лиза щедро плеснула себе еще вина, поскольку нерасторопный кавалер налегал на свой десерт, совершенно не планируя спаивать спутницу. А ей необходимы оправдания. Ужас, споил, вероломный… Иначе как смотреть в глаза собственному отражению в зеркале?

Лешка носился по дому с голой попой и босиком. Сопли, щедро размазанные по счастливой физиономии, частично засохли. Как любая мать, понимающая, что простуду ребенку лучше пережидать в кровати под теплым одеялом, а не топча босыми пятками холодный пол, Маргарита сначала оцепенела, а потом впала в буйство.

– Андрей! – взревела она паровозным гудком, торопливо стягивая сапоги. – Леша, быстро в кровать!

– Я не могу, – посерьезнел сын. – Я туда написал. Случайно. А еще сок пролил. Тоже случайно. Подушку я уже постирал.

– Господи! – ужаснулась Рита, бросившись в ванную комнату. Вышеупомянутая подушка лежала под краном. И была постирана. Вернее, намочена.

– Сейчас одеяло станем стирать, – сообщил Лешка, пребывавший в восторженном ажиотаже от собственной хозяйственности.

– С папой? – яростным шепотом поинтересовалась обозленная мать, хватая чадо в охапку и волоча в комнату. Попа у Лешки была ледяная. Ноги, вероятно, тоже.

– Я летюююю! – радостно взвизгнул ребенок и закашлялся.

– Теперь еще и кашель, – пробормотала Рита. – А папа где?

В квартире было странно тихо.

– Спит, – шепотом оповестило ее чадо, умильно сложив ладошки под пухлой щекой. Щека полыхала красным. То ли ребенок съел все мандарины, закупленные к Новому году, то ли температура зашкаливала. И то и другое было ужасно. Но еще ужаснее оказалась ситуация с папой.

Андрей храпел, раскинувшись на диване в позе морской звезды. Так вольготно он дрых только в состоянии сильного подпития.

– Андрей! – в бессильной злобе толкнула его Маргарита. – Ты что, сдурел?

– Кыш, – пробормотал супруг, брыкнув ногой пространство. Вероятно, хотел попасть по помехе, мешавшей спать.

– Гадина! – Рита расплакалась и потащила Лешку в кроватку.

Сын не наврал. Его постель была мокрой, как после тропического ливня. Сок, который «пролился», судя по цвету, был апельсиновым.

– Изумительно! Просто дивно, – простонала Рита, не зная, за что хвататься.

Уборка, да и любые хозяйственные дела у нее всегда шли гораздо быстрее, когда Рита готовила обличительные речи в адрес мужа. Ярость придавала сил и питала энергией, в связи с чем хозяйка летала по квартире, как электровеник. Если представлять, что разговариваешь с обвиняемым, эмоциональный накал придает просто космическое ускорение.

Через час, устало опустившись на табурет у кухонного стола, Рита неожиданно сообразила, что в последнее время Андрей слишком часто выступает в роли обвиняемого. Этот факт следовало всесторонне обдумать, но сил на мыслительную деятельность не осталось.

«То ли я стала стервой, то ли мужика надо менять», – невесело усмехнулась она, привалившись к холодильнику. На ужин был чай. Раздражаться по поводу отсутствия продуктов не было желания. Наваливалась апатия. И от этого становилось страшнее. Лучше уж эмоции, чем полное их отсутствие.

– Вы не бойтесь, я не буду вываливать на вас интимные подробности. – Ксения устало улыбнулась Славе и легко тряхнула головой, словно откидывая все дурные мысли. Но, судя по лицу, мысли оказались слишком цепкими, чтобы просто так от них избавиться.

У новой знакомой было ухоженное лицо с правильными чертами и короткая стрижка, которая ей удивительно шла. Лишь тонкие морщинки, разбегавшиеся от глаз, когда она улыбалась, выдавали возраст. Холеные руки, подтянутая фигура, длинная шея и осанка балерины. Судя по тому, как одобрительно она разглядывала Славу, он тоже был вполне подходящим персонажем.

– Я и не боюсь. – Он пожал плечами. – Расскажите. Вам же хочется выговориться?

– А вам?

– Не знаю. – Он задумался. – Наверное, пока нет. Я не готов. Не хочу портить замечательный вечер.

– Ну, я бы не стала горячиться, называя его замечательным, – рассмеялась Ксения. – Но он таковым становится. Я тоже не хочу портить себе настроение. Хотя куда уж больше. Оно и так на нуле. Мечтаю напиться и забыть обо всем, как о страшном сне.

Слава подумал, что напиться он тоже хочет, а вот забывать – нет. Сначала надо все до конца выяснить, разобраться, хотя бы увидеть виноватую Лизаветину физиономию, наговорить ей чего-нибудь обидного, а потом уже забыть. Душа требовала сатисфакции. В том, что он поедет ночевать к новой знакомой, Слава не сомневался. Не домой же возвращаться после всего, что случилось. Кстати, было совершенно непонятно, что именно случилось. И от этого ныло под ложечкой и в мозгу скакали бешеные чертики, подкидывавшие отвратительные картины Лизаветиной измены.

Принцем Танненшток, конечно, не был, но танцевал хорошо. Это Лиза заметила даже сквозь алкогольные пары, порядком мешавшие сосредоточиться. Было так хорошо и весело, что, собственно, и сосредотачиваться не хотелось.

– Ух ты! – воскликнула она, когда кавалер проделал очередное ловкое па. Причем Лизавета была уверена, что воткнется головой в паркет, а вместо этого ее просто ловко крутанули и вернули в горизонтальное положение.

– Я ходил на бальные танцы, – гордо сообщил Даниэль и добавил: – В детстве.

– Молодец, – похвалила Лизавета, мучительно сглатывая. После танго салат в желудке основательно взболтался и норовил выплеснуться обратно. Это мешало общаться на светские темы. Она томно смотрела в сторону, лихорадочно вычисляя дамскую комнату.

Танненшток расценил начавшееся у спутницы косоглазие по-своему. Наверное, пора переходить к более активным действиям. Не станет же приличная девушка сама напрашиваться на продолжение банкета.

– Поехали в номера! – Он решил быть прямолинейным, потому что, как известно, даже самые простые фразы женщины умудряются толковать превратно, а уж намеки и вовсе могут трансформироваться в нечто противоположное задуманному.

Лизавета, выросшая на классике советского кинематографа, согнулась пополам от хохота, вспомнив великолепного Кису Воробьянинова. Танненшток насторожился и даже приготовился обидеться. Ничего смешного он не сказал. Более того, предложение было слишком серьезным и обдуманным, даже всесторонне взвешенным, и тут вдруг буйное веселье, словно он удачно выступил на фестивале сатиры и юмора с сольным номером!