— Точно!

— Ну смотри мне! А то у меня все музыканты менеджерами стали. Недобор музыкантов теперь! Отправлю тебя прямо сейчас! И визу открываю на 98 лет! Но, если обманешь, вернешься досрочно!

А если вдруг нет, если заполнишь что-то не так? А помощник Бога принимает раз в сто лет по понедельникам… Ну потому что очень важный он там, на небе. Куча дел.

И придется опять ждать и подглядывать.

В общем, когда у меня настроение отстой, я представляю, что моя душа ждала в очереди миллиарды лет, чтобы стать человеком.

И настроение тогда улучшается.

Ольга Демидюк

* * *

Словно перенеся тяжёлый, казавшийся безнадёжным недуг и едва веря в чудо выздоровления, мы радуемся каждому глубокому вдоху, каждому солнечному блику, дуновению ветра. Мы вдруг с изумлением замечаем, что деревья — это не просто деревья, а живые существа, у которых, как и у нас, нет границ, что облака совсем не где-то в вышнее, а совсем рядышком и меняются каждое мгновенье, они прекрасные и живые. Как река. Как трава под ногами. Как всё вокруг.

Зачарованный лес на дальнем берегу в лёгком колеблющемся мареве, делающем зыбкой и неуловимой не только границу с небом — сквозным, объёмным, с редкими ажурными облаками, плывущими у самых глаз, но и береговую линию, которая, прерываясь длинной, через всю реку, солнечной дорожкой, вдруг словно исчезает, растворяется в снопах вибрирующего света.

И нет в этом пространстве отдельных звуков — шум реки, птичьи голоса, едва заметные дуновения ветра сливаются с биением сердца.

И нет в этом пространстве отдельных красок — как нескончаемо переменчивы и как легко переходят друг в друга белизна облаков и синева неба, зелень первых сформировавшихся листьев и тёмные тона стволов. золото и серебро солнечных бликов.

И нет в этом пространстве ничего неподвижного. Бежит, струится река, травы тянутся к солнцу, набухают почки, расправляют лепестки медуницы и первоцветы. И даже в скамье, даже в избушке, стоящей у самой воды, даже в камнях, которыми усыпан берег, происходит нечто — то ли насыщение энергиями окружающего Мира, то ли разрушительные процессы, а скорее всего, то и другое одновременно.

Это жизнь Духа.

* * *

Что самое удивительное и прекрасное в облаках, ничем не потревоженных, ничем не стеснённых, раздольно плывущих в бездонной синеве над широкой межгорной долиной?

Они возвышают нас до небес. Прикасаясь к ним взглядом, мы соединяемся с ними, становимся исполинами, легко, по воле ветров, совершающими прогулки в надземных просторах, принимающими участие в непринуждённых Божественных играх силами Природы. Мы становимся иными, мы ощущаем себя частью волшебной динамики всеобщего космического бытия.

О каждом облаке, с его быстротечной жизнью, с неуловимостью и уникальностью форм, можно писать поэмы, слагать симфонии. На зорьке, в полдень, на закате, над землёй, укутанной снегами, над буйством весенней зелени или над золотом октябрьской тайги — они всегда разные, всегда другие.

В погожие летние вечера за рекой, над лесом, над ясным прозрачным горизонтом в золотисто-палевых тонах, они почему-то всегда вытягиваются длинной ровной лентой, подсвеченной снизу, а сверху окаймлённой глубоким серым цветом. А между вершинами сосен и пихт — невероятный розовый жемчуг, наполненный изнутри ровным сиянием зашедшего солнца. Он исчезает, тает на глазах, растворяясь в прохладной голубой безмятежности неба и оставляя в сердце восторг перед зыбкой ускользающей, вечно переменчивой Красотой Мира.

Вера Синельникова

* * *

Вся наша жизнь становится иной. Она становится жизнью — не отдельной, ограниченной определённым отрезком времени и чётко обозначенными страной и почтовым адресом, а всеобщей, вселенской. Мы дышим не в соответствии с работой нашей дыхательной системы, а в унисон с огромным прекрасным Миром. И ритм нашего сердцебиения не случаен, он совпадает со всеобщим ритмом космического бытия. Совершенно земные, влюблённые в собственную планету, мы — граждане Вселенной.

«Где ты живёшь?», «Кто ты по вероисповеданию?», «К какой расе ты принадлежишь?», «Кто ты по национальности?» — сегодня эти вопросы воспринимаются нами как вполне логичные. Вскоре для человечества станет очевидно, что эти вопросы абсурдны и противоречат дальнейшему развитию, или же существование людей на Земле закончится.

Ричард Бакминстер Фуллер

Выйдешь вечерком за околицу планеты, поглядишь на проступающие сквозь лёгкие курчавые облака контуры океанов, на тёмные извивы материковых хребтов, на тонкий светящийся ломтик новорождённого месяца и уплывающий за горизонт алый пылающий шар, и защемит, сладостно заноет сердце от того, что где-то там внизу, на берегу быстрой и чистой реки, есть клочок земли с немного запущенным садом, избушкой у самой воды и трусишкой щенком, впадающим в жуткую панику при виде коров и всякой другой крупной деревенской живности. Там суровые зимы, короткое лето, но сердце не остывает, согретое внутренним теплом. Нет на Земле уголка милее.

Но крылатая душа будто стеснена земным тяготением — то и дело она устремляется в заоблачные выси. Побродив за планетной околицей, она спешит дальше, туда, где широкой туманной лентой простирается Млечный Путь, где сияют огни созвездий, знакомых с тех давних времён, когда они ещё не были обозначены и названы ни вавилонянами, ни греками, но уже были выстроены в прекрасные выразительные узоры, воспринимаемые человеческим воображением как птицы, звери и мифические боги и герои. В душе, бессмертной и бестелесной, с той поры, когда она ещё не была связана земным существованием, не только остались запечатлёнными путешествия среди звёзд, красных и голубых, одиночных и окружённых словно выводками детишек разновозрастными и разнохарактерными планетами, но сохранились живые ощущения беспредельной радости и повсюду царствующей Любви. Это они не дают покоя, будоражат и манят в глубины Мироздания.

И возвращаясь к своим родным Пенатам, невольно думаешь: Родина — это не только милый сердцу уголок в межгорной долине, не только простирающаяся на север и юг, на запад и восток великая страна, с которой ты связан кровными узами, и даже не только живая чудесная и многострадальная планета. Родина — это Вселенная.

Вера Синельникова

* * *

Трансформация, к которой приводит пусть даже неполное, постепенное крушение внутренней преграды словно стирает грань между понятиями «свой» — «чужой». На то, что мы прежде называли «окружающим миром», мы смотрим не глазами свидетелей, обличителей, судей, искателей врагов, а глазами Бога, признающего своих детей равными среди равных, просто находящихся на разных ступенях восхождения к Свету из тьмы