– Я уже сделал предложение Имоджин, которая нуждалась во мне гораздо больше. Но у меня имеется письменное признание этой женщины. Я оплатил ее возвращение домой и заплатил ей за молчание. Она оказалась не более чем обыкновенной распутницей, но жена вашего сына – настоящая леди.

– Если она не изменила моему Элгину, то ребенок принадлежит семье Маклинов, он наш.

– По закону – нет. Я консультировался у лучшего адвоката в Лондоне. Если дитя родилось у моей законной жены, а я от него не отрекаюсь, то дитя это мое.

– Это знают и другие, – напомнила ему Джини. Ардет был убежден, что его родственники, услышав об этом, заявят претензии на его титул и поместье. – Они не станут говорить об этом.

Джини не поняла, откуда у него вдруг появилась такая уверенность, но не стала спорить с ним в присутствии леди Кормак.

– В армии постарались замять скандал, а моя неожиданная женитьба дала достаточный повод для новых пересудов. К тому же в сражении погибло так много людей, и это самое страшное.

Баронесса расплакалась на этот раз по-настоящему и заговорила, всхлипывая на каждом слове:

– Ты и твоя сестра принесли горе обоим моим сыновьям. Роджер должен был жениться на богатой женщине с хорошим здоровьем. Элгин ушел из жизни.

Ардет вручил ей носовой платок с монограммой.

– Поплачьте вволю, мадам. Я сожалею о вашей потере и о том, при каких обстоятельствах она произошла. Надеюсь, что новый барон и его супруга придут к семейному согласию и обретут счастье друг в друге и своем сыне. Но я не допущу, чтобы будущее моей жены было омрачено. И будущее моего сына также.

Джини смотрела на него с облегчением и удивлением. Он и в самом деле намерен признать мальчика. То есть ребенка, потому что у нее может родиться и дочь. Ее репутация все еще была разбита вдребезги: она вышла замуж меньше чем через неделю после смерти отца ребенка, и, мало того, ее подозревают в измене мужу с другим человеком. Но все это они обсудят позже, а сейчас самое главное, что ребенок не попадет в лапы Маклинов.

Леди Кормак скорее всего поняла, что проиграла бой. Она не может обрушиться с бранью на эту девку в присутствии Ардета и не может заполучить еще одного наследника баронского титула. Досадно и то, что она не может чернить имя этой шлюхи даже в кругу своих друзей. Это бросило бы тень на имя всей семьи и на Роджера, который собирался добиться поста министра.

Она снова встала, на сей раз направившись к двери, однако не могла покинуть комнату, не выпустив последнюю отравленную стрелу:

– И тем не менее вы падшая женщина, графиня, – произнесла она с наглой усмешкой. – Никто не станет с вами общаться. Вас не примут в порядочном обществе.

– А я и не хотела бы в него попасть, – сказала Джини. – Я собираюсь вести спокойный образ жизни в имении моего мужа, куда уеду сразу после приема у принца, который он устраивает для иностранных сановников.

Последний кусочек кекса, видимо, оказался неудобоваримым, так как леди Кормак вдруг ощутила острую боль в желудке.

– У принца?

– Да, мы приглашены. Увидимся ли мы там с вами?

Нет, не увидятся, разве что леди Кормак купит или отберет силой у кого-нибудь до безумия желанное приглашение.

– Я, разумеется, не буду танцевать, – добавила Джини, заметив страдальческий взгляд бывшей свекрови.

– Но принята она будет с должным уважением, – произнес Ардет твердо и почти с угрозой, после чего ненадолго удалился и вернулся, держа в руке песочные часы.

– Примите это в знак нашего почтения, – сказал он, провожая даму из гостиной в коридор. – И в знак напоминания, что жизнь проходит слишком быстро для того, чтобы проводить ее в горести и бесплодных сожалениях.

– О, я с вами согласна, – ответила леди Кормак, прижимая украшенную золотом и драгоценными камнями безделушку к своей жадной груди.

А Джини признала про себя, что это наилучший способ отделаться от самых кричащих, безвкусных часов в коллекции.

Дракон сражен, то бишь вдовствующая особа укрощена. Это забавно, решил про себя Ардет. А ведь в самом деле, быть живым человеком куда занятнее, чем служить Вестником Смерти. В его прошлом существовании не над чем было смеяться, кроме такой вот случайно возникшей мрачной шутки. И тут он задался вопросом, останется ли таким же мрачным на весь отведенный ему короткий срок в полгода? Ведь он только что сочинил каламбур совершенно в стиле Вестника Смерти. Да, он решил стать нравственным, честным, совестливым и хорошим во имя искупления того, что долгое время был плохим. Возможно, всего лишь возможно, что к процессу приобщения к человечности имеет отношение и то, о чем он даже не думал раньше. Не вспоминал. Вот, к примеру, сейчас он сидит за трапезой за своим собственным столом, при теплом свете зажженных канделябров, и отблески этого света играют на столовом серебре, которым он научился пользоваться, и на золотистых волосах его жены. Неужели от этого человек не чувствует себя светлее духом, свободнее от преходящих печалей и от тревог грядущего дня? Он коснулся рукой груди и ощутил биение сердца…

Может, он немного приблизился к цели. Может, он к тому же просто голоден…

Поскольку дворецкий уже уехал, Ардет велел лакею поставить блюда на стол. Они с леди Ардет справятся со всем сами… В этот вечер он и Джини впервые за последнее время остались наедине за обеденным столом. Она-то вообще почти ничего не ела, кроме подсушенных тостов по утрам у себя в спальне, а он в этот час обычно уезжал из дома по делам – и на весь день. Сегодня вечером еда была восхитительно вкусная, ничего подобного Ардет не пробовал сотни лет. Он смаковал каждый глоток черепашьего супа, наслаждался вкусом креветок в устричном соусе, заливного угря и спаржи с омарами.

У Джини совершенно не было аппетита, ее мутило при одной мысли о еде, особенно после чаепития с бывшей свекровью. Единственной причиной, по которой она спустилась в столовую, было то, что им с графом предстояло многое обсудить.

Она хотела поговорить о предстоящем приеме у Принни и о том, что опасается испортить Ардету удовольствие от праздника.

Ардет был рад, что женщина не настолько боится его, чтобы не вступать с ним в пререкания, однако, по его мнению, обед был бы приятнее, если бы они то и дело не возвращались к одной и той же теме в разговоре. Подумать только, что всего несколько недель назад он, едва коснувшись ее губ, мог бы лишить ее дара речи, а коснувшись головы, вынудить ее забыть, что она хоть раз в жизни его видела. Он не сделал бы этого теперь, даже если бы мог, потому что это было бы оскорблением для ее рассудка и для ее независимости.

– Успокойтесь, миледи, не омрачайте обед вашими опасениями. Отведайте лучше вот этого вкуснейшего блюда с макаронами. Я не припомню ничего лучшего.

Где уж ему припомнить! Он даже не мог бы сказать, были во времена его первоначального земного существования помидоры или нет.