и надо было идти. Моя ошибка. Не с того я начала, но кто знал, сложно сделать верные шаги там, где ты оказался за час до принятия важных решений.

— Влюбленная дура, беременная без средств к существованию и я, — перечислила я, противопоставив себя подружкам по несчастью. Какие они мне подружки, одна чуть не убила меня. — Выкинем первую, это она швырнула в меня Святой Огонь. Вторая могла бы явиться ко мне, тогда еще не утерявшей свое положение, за защитой, и как минимум я устроила бы ее к кому-нибудь в кормилицы или компаньонки. Кто еще на барже знает, кто я такая?

— Боцман все понял сразу, — не стал увиливать капитан. — И не запирался. Остальные — думаю, нет, иначе команда не приняла бы вас так тепло. Пока они считали вас такой же, как они… Признаюсь, я восхищен тем, как вы держитесь… держались, — поправился он, — но обязан сказать: я ничего не могу для вас сделать.

Я выпрямилась, вздохнула, положила натруженные, в кровавых мозолях, в песке, руки на стол так, чтобы капитан их видел. Я смотрела ему прямо в глаза и ожидала, что он сдастся. Нет. Бесполезно.

— Если мой сундук на борту, — начала я, — я могу…

— Я не нуждаюсь в деньгах, ваше сиятельство.

Очень жаль. С обеспеченными людьми гораздо сложнее, у них свои принципы и идеалы. С теми, кто ждет как манны каждый случайный грош, договориться легче — и надежней, особенно тогда, когда никто не может перебить твою ставку. Впрочем, кто мешал бы капитану получить деньги от меня и тут же продать меня за новые тридцать сребреников?

— Вы обращаетесь ко мне так потому, что я все еще имею право на титул? — безразлично спросила я.

— Нет, из уважения к вам. Точно так же я мог бы назвать любую деревенскую бабу, — капитан поднялся. — Мне жаль, но все, чем я могу вам помочь, это поселить вас отдельно от прочих каторжников, и то потому, что мне не нужно повторное на вас нападение. Кстати, — он почти отошел к темнеющему иллюминатору, но обернулся, — почему барышня Селиванова сочла вас клятой?

«А ведь он очень хочет получить ответ на этот вопрос», — осенило меня. Что здесь за тайна? Шехерезада, первая из — бесславного ныне — рода сказителей-сценаристов, каждое утро обрывала историю на клиффхэнгере и этим спасла себе жизнь. Да, но ее потомков клиффхэнгеры не спасают.

— Спросите у нее, — посоветовала я и тоже поднялась. — Так что будет дальше?

— Через четыре дня, по моим расчетам, мы будем на Соляной гряде. — Капитан смотрел куда-то поверх моей головы, и меня подмывало оглянуться. — Вас высадят, а дальше — помогай вам Всевидящий.

Он замолчал, и я догадалась, что наш разговор закончен. Не прощаясь, я подошла к двери и уже тронула золоченую ручку, как капитан произнес:

— Спустя неделю после того я могу пристать ненадолго к берегу. И там, ваше сиятельство, поступите, как сами сочтете нужным. Всего доброго.

Я лишь кивнула и не поняла, заметил капитан мой безмолвный ответ или нет, и вышла. Меня ждала стража — два крепких, заросших бородами мужика, и один из них, продемонстрировав тяжелые цепи, жестом велел мне приподнять юбку.

Возможно, их удивило то, с каким равнодушием я оголила ноги. Один браслет закрепили на моей правой щиколотке, другой — ниже колена левой ноги, это для того, чтобы я могла подниматься по лестницам, сообразила я. Ходить в цепях было практически невозможно. Затем скрепили и мои руки — оба запястья, и от правого цепь протянули к левому плечу. Один стражник пошел вперед, другой толкнул меня — мол, за ним, и я пошла, и мысли мои занимали слова, сказанные капитаном.

«Принцесса» снова пристанет к острову через неделю после моей высадки. Он сейчас это решил или раньше? Зачем? Что повлияло на такое решение — то, что я поехала на каторгу не по своей воле? Да полно, как будто все здесь с готовностью идиота пошли как бараны на убой. Каждый сбежал бы, имей он такую возможность. Или?..

Или капитан подозревает, что не так все просто со мной и я могу устроить побег или смуту? Ерунда полная, я что, темный маг из подросткового фэнтези и не понимаю, что вся моя магия бессильна против того, что к острову пригонят пару фрегатов и жахнут из всех орудий по кучке вооруженных камнями повстанцев?

Досадно, но, похоже, он думает именно так. Досадно, когда тебя принимают за дуру тогда, когда ты ее из себя не строишь.

Видимо, капитан приказал приготовить мне помещение еще до того, как я к нему явилась. И, скорее всего, именно боцман и выкинул из каморки все, что мне могло помешать, и приволок чью-то вполне новую шкуру, швырнув ее на лежак. И еще — мой горшок, трогательный жест необходимой заботы, кувшин с водой и даже еда. Меня завели, закрыли снаружи дверь, и я осталась одна считать часы до дня, когда «Принцесса» причалит к первому из каторжных островов.

Я растянулась на лежаке, укрылась шкурой. Мне и без нее было тепло, к тому же я начала замечать, что управляю температурой гораздо лучше, чем поначалу, но магия ли это Аглаи или просто я притерпелась к токену?..

В моей изоляции был единственный плюс: выспаться, наесться и быть вне досягаемости ненормальной барышни Селивановой и моего мужа. Я подумала — он точно считает меня погибшей? — и больше не вспоминала о нем.

Мимо каморки часто раздавались шаги, на следующий день я услышала размеренный звон цепей — это каторжан повели на прогулку. Еду мне приносили утром и вечером боцман и Филька, который больше со мной не разговаривал, убегал, лишь вручив мне узелок с провизией, и каждый раз я надеялась найти там что-то: нож, ключ, Кольцо Всевластия, а обнаруживала только хлеб, рыбу и овощи.

Илья Ильич был единственным, кто приносил мне «весточки с воли».

— Вы не серчайте, — смущенно бормотал он. — Капитан сам бы догадался. Умный он у нас, Орест наш Прокопыч, тю-у… Да и, милая госпожа, вам так лучше и безопаснее.

— Безопаснее, — оскалилась я в стену. Под самым потолком был крошечный иллюминатор: как раз для того, чтобы опорожнить туда мой горшок. С каким удовольствием я это делала! Кроме дерьма, этот мир ничего не заслуживает. —