— Так чего на пары не ходил? — спросил он, когда Стас спрятал рюкзак под парту. — Заболел?

— Да такое.

Стас не знал, как отвечать на подобные вопросы честно — и не казаться каким-то чокнутым. Дане хотелось сказать правду. Не заболел. Несколько дней преимущественно лежал на полу и смотрел в потолок. Матушка пару раз ломилась в дверь. Безуспешно — старая щеколда с достоинством выполнила свой долг, не пустив к Стасу нежеланную гостью, и только сегодня утром отвалилась.

Но, возможно, сегодня не лучший день для такой правды.

— Расскажи мне все, — попросил Даня. — Это ненормально, что какой-то шизофреник — или шизофреничка — таскается за тобой с этими зайцами и пишет криповые записочки.

Источник, из которого Даня узнал, что Капюшонник — она, не казался Стасу надежным. «Знакомый наркоман» вообще звучало не то как шуточное преувеличение, не то как повод обеспокоиться.

— Я вот думаю, — продолжал рассуждать Даня, — чего она хочет этим добиться? Записки… Тот, кто их писал, как будто пытается подтолкнуть тебя, ну…

— К суициду, — закончил за него Стас, видя, что Даня не спешит обрывать паузу. Тот быстро кивнул.

— Это может быть кто-то из больницы, где ты лежал после случившегося на переправе? Это ж там у тебя появились первые зайцы. Напомни, кто тебе их принес?

— Старшая медсестра. Но я говорил с ней в воскресенье. Она больше… не в своем уме.

— Допустим, минус один, — сказал Даня. — Дальше?

— Отец… но, оказалось, ему зайца передала мама. Чтоб не с пустыми руками заходил к ребенку. — Стас криво усмехнулся, чувствуя, как стыдно ему признавать, что отец плевать на него хотел, выжившего на Реке или нет.

— Какие у тебя отношения с мамой? — деловито спросил Даня.

— Хочешь сказать, что это все может быть ее рук делом?

— Она дружит с Лидией Аркадьевной. Возможно, даже больше чем дружит. — Даня нахмурился, постукивая себя пальцем по подбородку. — Но они не могут быть вместе, пока ты занимаешь жилплощадь. Понимаешь, к чему я? Пока ты в универе, Лидия Аркадьевна имеет уйму возможностей подсунуть тебе мертвого зайца. Может, она и есть наша Капюшонница, Стас!

Даня замер с таким правдоподобным озарением на лице, что лишь через несколько секунд Стас понял, что он шутит.

— Блин, — выдохнул он. И рассмеялся. С непривычки смех звучал слишком громко. Даня попытался шикнуть на него, но не успел.

— Молодые люди на галерке! — окликнула их преподавательница, и десятки лиц развернулись к задней парте. — Я все понимаю, но пощекотать друг друга можно и в свободное от пар время.

По аудитории прокатились смешки. Стас заметил, что Даня переглянулся со своей рыжей одногруппницей (имени он не вспомнил) и заулыбался сильнее.

Смех разрядил обстановку, но не спас их от наказания.

— Раз вам так нравится обсуждать, — сказала преподавательница, подозвав Стаса и Даню после пары, — вам предоставляется уникальная возможность посетить нашу университетскую библиотеку, изучить несколько монографий и критически разобрать гипотезы Эрнста Геккеля. К концу семестра жду от вас два реферата, написанных от руки.

— От руки? Но сейчас же две тысячи девятнадцатый, — возразил Даня, приунывший еще на слове «библиотека». Преподавательница посмотрела на него с иронией.

— А как, по-вашему, мне отучить вас нарушать дисциплину на моих лекциях?

После пары обнаружилось, что у обоих нет планов на вечер. Они решили не откладывать реферат и, купив в канцелярском магазинчике две папки с файлами и двадцать листов А4, направились в библиотеку.

— Ладно, вернемся к потенциальным подозреваемым, — сказал Даня по дороге. Стас заметил, что он то и дело осматривается по сторонам — не иначе как надеясь первым увидеть розового зайца, если его уже успели подсунуть на видное место. — Что там было с третьим зайцем?

— Передала девушка из соседней палаты. Я не знаю, сколько ей было лет. Только то, что у нее имя какое-то «цветочное». Так медсестры говорили.

— Лилия? — предположил Даня. — Роза? Лаванда какая-нибудь?

Стас пожал плечами.

— Я не знаю никого с такими именами. Как и с любыми другими флористическими.

— В любом случае, — задумчиво протянул Даня, — очевидно, что Капюшоннице многое о тебе известно. Нужно понять ее мотив. У каждого преступления он есть. А у этой Капюшонницы, судя по ее настойчивости, целый мотивище.

— Я никому ничего плохого не делал, — сказал Стас.

— Это ты так думаешь. Но кто-то явно считает иначе.

Они пересекли площадь и поднялись по ступенькам к футуристической (как футуризм представляли себе в 50-х) многоэтажной библиотеке, увенчанной странным асимметричным шпилем. Не иначе как тайная разработка советского правительства, с помощью которой собирались ловить сигналы из космоса и транслировать туда учение о коммунизме.

Студенческие были одновременно не только банковскими картами, на которые падала стипендия, но и пропусками в библиотеку. Из трех турникетов, преградивших путь к этажам знаний, работал только один. Стас и Даня по очереди прошли под суровым взглядом контролерши. Лифт, как водится, не работал. Бетонные ступени со слитыми балюстрадами спиралью убегали наверх.

— Какой нам этаж? — спросил Даня.

— Вроде четвертый.

— Идем.

Поднимаясь, он продолжал развивать тему.

— Мотивом может быть ревность, например.

— Не мой вариант, — смущенно сказал Стас.

— Жажда выгоды?

— Что с меня взять?

Разве что новый телефон, и тот побитый.

— Личная неприязнь?

— Я не общаюсь с людьми так плотно, чтоб их бесить.

— Кстати, почему? — Даня остановился и повернулся к Стасу. — В смысле, ты явно не душа компании. Но у меня сложилось впечатление, что… у тебя вообще есть друзья за пределами универа?

«У меня есть друзья в пределах универа?» — едва не переспросил Стас. К счастью, ему удалось удержать язык за зубами. Он уже который день недоумевал, почему Даня никак не пошлет его к чертовой матери вместе со всеми розовыми зайцами в придачу. Неужели Даня правда считает его своим другом? Как? Когда? Почему при мысли об этом так хорошо? Или все дело в несовершенстве языка, позволяющем интерпретировать фразы как душе угодно, находя неуловимые оттенки и скрытые смыслы там, где их нет?

— Да не особо, — пробормотал Стас, скрывая неловкость. Ощущение ненужности, появившееся после встречи с отцом, немного притупилось за последние дни, но ловушки, пробуждающие его, оказывались повсюду.

Лицо Дани вдруг приняло задумчивое выражение, а через несколько секунд его карие глаза округлились в озарении.